"...На аверсе - изображение сидящей виверны; по краю - рунический узор, частично истерся. Заметка о хранении: доставать из рунической шкатулки нежелательно; при возникновении такой необходимости - соблюдать технику безопасности при работе с темными артефактами (§§5 инструкции)..."
Натаниэль физически ощущал давление распухшего мозга на внутреннее ухо: к этому моменту знакомые, казалось бы, английские слова для него уже переставали складываться в предложения, и приближался тот момент, когда и они начнут рассыплются на неимеющий никакого значения набор букв; поэтому незнание слова "аверс", равно как и непонимание отсылки к каким-то мифическим инструкциям по безопасности (такие вообще существовали?) сейчас являлись меньшими из проблем Берка.
Тремя часами ранее, когда Натаниэль крадучись, как вор, пробрался в кабинет собственного отца, он был исполнен решительности не покидать магазин до обретения хотя бы частичного понимания родительского ремесла.
Сейчас отчаивающемуся Нэйту казалось, что в таком разе он просидит в этом проклятом кабинете пока обветшавший от старости дом не обрушится на его истлевший скелет, потому что понимания у него не появлялось даже мизерного. Каталоги, которые Берк взялся листать, были полны запутанных, почти технических описаний артефактов, что были достаточно непонятны сами по себе, но отцовские пометки на полях только усугубляли понимание. Натаниэль силился разобрать убористый почерк мистера Берка, но в отсутствие понимания всех этих условных обозначений не мог даже предположить, что это может значить. "ОО, сп.хр.", "Ист.п.: Бл. п-в", "Знач. п-я, полн. (чст?) п-ря ф-ти", "Нал-е неф-та, косв. пр. ТМ"...
Троллий язык сейчас казался Нэйту гораздо более простым и понятным.
Кто наверняка знал значения всех этих заколдованных фраз, так это Эмма, которая, кажется, способна была цитировать эти каталоги с любого места задом наперед, но нежелание задавать ей вопросы являлось именно той причиной, которая заставила Натаниэля Берка тайно заседать в отцовском кабинете пока тяжелые, напольные часы в торговом зале отбивали полночь. Необходимость просить помощи у Вэнити раздражала почти так же, как непрошибаемая уверенность отца в том, что эта помощь сыну понадобится, и любой, даже небольшой успех в освоении артефактологии, рассматривался мистером Берком как заслуга в первую очередь Эммы, а не сына, эти успехи делающего. Натаниэлю казалось, что он вырос из детской ревности даже раньше, чем смирился с полным безразличием к себе Герберта - но, оказывается, нет, что-то в его душе все же осталось, и оно было достаточно сильно для того, чтобы на протяжении трех часов удерживать младшего Берка над совершенно непонятными ему инвентарными книгами ради призрачной надежды понять в них хоть что-то.
Натаниэль шумно вздохнул и перевернул страницу. Строчки разбегались под взглядом - Нэйт уже плохо понимал, что читал, а что нет.
В зале часы отбивали четверть первого.
И еще оттуда отчетливо доносились чьи-то шаги - не сразу осознавший природу звука Берк удивленно моргнул, с усилием отрываясь от гипнотизирующего своей непонятностью текста, и рассеянным взором уставился на закрытую дверь. Будет неприятно, если это отец среди ночи решил проверить свои закрома - Натаниэль отчаянно не желал, чтобы Герберт узнал даже не о том, с каким трудом сыну дается наука, а о том, что он самостоятельно пытается ее постигнуть. Это отчего-то казалось постыдным что ли; и Нэйт, помедлив, неслышно поднялся из-за стола, походя стягивая с него волшебную палочку, и скользнул к двери, чтобы осторожно приотворить ее и выглянуть в зал.
А ну как это вообще воры?
Тогда вечер во всяком случае станет веселым.

Пожалуй, было бы лучше, если бы это и правда оказались воры.
- Эмма. - задумчиво произнес Нэйт тем тоном, каким обычно говорят "нам крышка".
Ему стоило усилий, чтобы сохранить лицо: встречаться с Эммой Натаниэль желал едва ли не меньше, чем с отцом - если Герберт, возможно, с пониманием отнесся бы к попытке сына самостоятельно вникнуть в суть семейного дела, то Вэнити обладала деликатностью горного великана и безжалостностью дементора; и, случись ей узнать, чем именно здесь занимался Натаниэль, то в море нацеженного ей по такому случаю яда можно было бы утопить средних размеров хвосторогу.
Не то, чтобы Нэйт всерьез опасался злоязычия ведьмы, но, скажем, это был тот редкий случай, когда младший Берк ощущал себя уязвимым: когда дело заходило о работе, Натаниэль, ею никогда особо не интересовавшийся, играл на чужом поле, и проигрывать чудной-умнице-вот-у-кого-тебе-стоило-бы-поучиться Эмме упрямо не желал.
- А ты вообще знаешь, что с работы можно уходить на ночь и тебе ничего за это не будет, - беззлобно поинтересовался Берк, оставляя без внимания вопрос Вэнити, - или отец не посвятил тебя в такие тонкости?
Спокойный внешне, про себя он сейчас лихорадочно соображал, какое бы объяснение придумать своему присутствию здесь. До некоторой степени на Нэйта работала его репутация: правду Эмма, скорее всего, сочла бы очередной дурацкой шуткой Натаниэля - кто в здравом уме мог подумать, что младший Берк заинтересовался работой?
Еще вчера младший Берк и сам не мог бы.
С другой стороны, Нэйт не хотел оставлять Эмме простор для домыслов: отец и так достаточно недоверчиво относится к его участию в семейном бизнесе, и узнав от Вэнити о полуночной встрече с сыном в лавке, наверняка свяжет это со столь раздражающим его членством Натаниэля в Одной Скромной Организации, а дальше события развиваться будут в зависимости от настроения отца в момент выяснения.
Однако иных правдоподобных вариантов объяснения Нэйт, как назло, придумать не мог: что вообще могло привести человека глухой ночью в магазин? Забыл палочку и вернулся за ней? Забыл мантию и вернулся за ней? Забыл... тьфу ты.
Варианты получались до неприятного однообразными.
Не зная пока, что сказать самому, Натаниэль предпочел задать вопрос прежде, чем такой же адресуют ему.
- Вообще поздновато для ужина на рабочем месте, - Берк кинул многозначительный взгляд на часы и окинул демонстративно сомневающимся взором Эмму, - или у тебя дома плита сломалась и ты пришла погреть чайник?
Но в проходе, тем не менее, посторонился: жизненный опыт подсказывал ему, что будучи безоружным, заступать дорогу женщине, в руках у которой чайник с кипятком, все-таки не стоило.
Да и вооруженному стоило бы пять раз подумать.

- В данный момент мне кажется, что всяческим мусором, - вполне искренне признался Берк, с некоторым удивлением прислушиваясь к возне чучела, - почему эта облезлая штука вообще стоит в торговом зале?
Всевозможная живность неопределенной природы, издающая странные звуки, бесспорно, могла добавить эксцентричного шарма - но только не лавке, претендующей на звание серьезного магазина дорогих артефактов.
Не то чтобы Натаниэль был агрессивно против этих вещей, но он по меньшей мере недоумевал, на кой боггарт они сдались. Может, затем, чтобы для ночующей на рабочем месте Вэнити находился хоть какой-то собеседник - Нэйт собрался было высказать это вслух, но вовремя прикусил язык.
Да, так он тоже умел; и мысль о том, что сейчас с Эммой лучше не ссориться, неожиданно добавляла Берку благоразумия.
Поэтому вместо того он только добродушно кивнул:
- Не откажусь. - и небрежно плюхнулся на ближайший стул.
Объяснения своему присутствию в лавке Натаниэль так и не придумал, поэтому решил положиться на две вещи, которые никогда его не подводили: на импровизацию и репутацию, которой Нэйт в некотором роде гордился и которой не стеснялся пользоваться.
Хотя репутация эта, конечно, была своеобразной.
Да что уж там, импровизировал Натаниэль тоже... оригинально.
- Нет, любви к семейному бизнесу у меня не прибавилось, к печали папочки. - младший Берк задумчиво цокнул языком и внезапно изобразил досаду. - Слушай, Эмма, раз ты меня поймала, я скажу, только это секрет, ладно? Отцу об этом необязательно знать.
Натаниэль наклонился вперед, намереваясь, кажется, поведать Вэнити какую-то страшную тайну.
- Он прячет в своем кабинете огневиски столетней выдержки, - сообщил младший Берк, глядя на Эмму так серьезно, словно доверял ей пароль от своей ячейки в Гринготтсе, - и я его нашел.
И он откинулся на стуле, торжествующе глядя на собеседницу.
Расчет Натаниэля был прост: Вэнити определенно подозревает какой-то секрет в поведении сына владельца, и если дать ей выдуманный, она не станет отыскивать настоящий. А уж известная всем беспечность младшего Берка служила лучшим доказательством искренности: Натаниэль вполне мог ночью пробраться в кабинет своего отца только для того, чтобы стянуть бутылку элитного алкоголя.
- Я готов делиться. - проговорил Нэйт со всей серьезностью, на какую был способен. - Взамен на молчание.
И вопросительно поднял брови, всем своим видом выражая, что это Очень Хорошее Предложение, на которое однозначно стоит соглашаться.
Он даже уже знал, откуда выудить виски, если Эмма вдруг поддастся на уговоры.

Отредактировано Nathaniel Burke (15-05-2015 01:53:05)

Натаниэль умудрился остановить себя за мгновение до того, как с его языка сорвался бы вопрос о том, не является ли наличие этой совы в торговом зале актом родственной солидарности - потому что Эмма определенно должна была состоять в родстве с Гербертом Страховидным. Однако Вэнити вряд ли оценила бы подобные шутки, а обижать любимого администратора не очень любимого папочки, который и без того на тебя довольно зол, было бы довольно опрометчиво.
Поэтому Нэйт ограничился коротким и безличным:
- Поразительно, как дорог в наше время мусор.
Впрочем, Берк совершенно не был уверен, что эту ремарку Эмма не сочтет оскорблением большим: она вообще начинала странно реагировать на безобидные, казалось бы, высказывания, когда речь заходила об обожаемых ею артефактах. Выросший среди них Натаниэль, что любопытно, не считал эти магические игрушки не только воплощением мастерства, но даже сколь-нибудь серьезной ценностью, и, если подумать, в глубине души до сих пор считал, что отец просто наживается на эксцентричности некоторых магов, продавая им пресс-папье и упоры для дверей по баснословным ценам. Из того, что Нэйт успел понять после изучения инвентарных книг, выходило, что лишь очень небольшая часть ассортимента лавки имела очевидное назначение - во многих случаях (как, к примеру, все с тем же загадочным сундуком) стоило порядочно поломать голову, чтобы придумать применение этой заколдованной штуковине.
Или он действительно чего-то не понимал в семейном бизнесе - непривычный к самокритике Натаниэль, наверное, уже порядочно отчаялся, раз допускал такую мысль.
И именно поэтому предложение Эммы заставило его задуматься: Берк умолк с лиричным видом, покрутил в руках булочку и хотел было что-то ответить, но, видимо, вспомнив, что безопасность - важнее всего, первым делом осторожно уточнил:
- Они, - Нэйт кивнул на булочку в своей руке, - точно не отравлены?
Потому что от ведьмы можно было ждать всякого.
Как и подвоха в ее со всех сторон приятном предложении: альтруизм был несвойственен Вэнити примерно так же, как Берку - рефлексия; и, глядя в синие глаза Эммы, Натаниэль почти наяву видел отблеск какой-то недоброй мысли, вложенной колдуньей в ее слова.
Но. Но!
Натаниэль вздернул правый уголок рта, как делал всегда, когда улыбался неискренне, и на манер яблока подкинул на ладони булочку.
- Признаться, я не ожидал от тебя таких широких жестов. - почти честно признался Берк. - И я бы стал искать подвох, если бы сделка не была такой очевидно обоюдной. Мне - гарантия получения наследства, тебе - место поденежнее и поближе к твоему любимому мусору... выглядит настолько же честно, насколько заманчиво.
Но в конечном итоге Натаниэль всегда славился нездоровым безрассудством - и в подтверждение того младший Берк с широкой улыбкой вгрызся в потенциально смертельную булочку.
И еще, спрятанные где-то за кривой ухмылкой, похороненные на дне насмешливых синих глаз, сокрытые настолько хорошо, что сделались почти позабытыми, но у Натаниэля в жизни были вещи, в которые он просто хотел бы верить - по-детски, вопреки здравому смыслу.
Хоть и знал, насколько это желание глупо.
Булочка, кстати, оказалась весьма вкусной.
- Чего это на тебя снизошло такое добродушие в первом часу ночи? - поинтересовался Нэйт, протягивая руку к чашке.
И тут же с шипением отдернул, обжегшись.

Отредактировано Nathaniel Burke (25-05-2015 01:30:07)

- Стоп-стоп-стоп! - Берк поднял ладони в останавливающем жесте. - Я даже не успел переварить новость о родстве со Страховидлом!
Вообще к чести Натаниэля стоило сказать, что это неприятное известие он как-то даже умудрился утрясти в голове, разумно рассудив, что при таком количестве предков у каждого в роду могло затесаться страховидло, а зачастую и не одно; но вот новость о том, что отец подобным родством гордится, в голове укладываться упорно отказывалась, и последующая лавина явно небесполезной, но малопонятной информации только усугубляла ситуацию.
Возможно, именно от вызванного речью Эммы замешательства Натаниэль покорно выполнил все указания Вэнити: сначала выудил из кармана носовой платок, а потом, обернув им чашку, поплелся вслед за ведьмой в торговый зал, на ходу прикидывая, как именно должен был выглядеть человек, чтобы заработать в веках прозвище Страховидный.
Выходило, что как-то особенно эффектно, ибо представители той эпохи обладали и нервами покрепче, и душевной организацией попроще: помылся - уже завидный жених. За недолгий путь от подсобки до торгового зала Нэйт даже успел составить льстящую его самолюбию, но несколько сомнительную (даже на вкус младшего Берка) теорию, согласно которой в артефактологии удавалось преуспеть только некрасивым людям желательно по имени Герберт, поэтому ему, Натаниэлю, стоило или сразу смириться с поражением, или попробовать сменить имя в попытке обмануть судьбу-злодейку.
Он даже успел прикинуть в уме, насколько выгодной сделкой будет обмен столь звучного имени на приличных размеров наследство.
Ответ на этот вопрос Берку однозначным не казался.
Оказавшись в торговом зале, Нэйт удивленно моргнул, возвращаясь из мира своих странных размышлений к реальности, рассеянно перекатил в ладонях чашку и поглядел на Эмму с прищуром неожиданно слишком пытливым для человека, который мгновением ранее размышлял, стоит ли состояние смены имени.
- Ты что-то недоговариваешь. - сообщил ведьме Берк с насмешливой прямолинейностью, и в его лице изменилось нечто неуловимое, но явно значимое; что-то, что не давало возможности спутать этого человека с тем растерянным растяпой, что пару минут назад обжигался о разбитую чашку и не мог запомнить несколько несложных указаний. - Тебе совершенно не нужна моя помощь, чтобы получить хорошую должность, ты у отца на отличном счету, и управляющим станешь если не сейчас, то через пару лет точно, а мое положение - как тебе, очевидно, известно - столь шатко, что рассматривать меня как помеху твоей карьере - да что там, даже как наследника своего отца - весьма странно.
Натаниэль небрежно присел на соседний комод - не раньше, правда, чем убедился, что садится на обычную мебель, а не на один из артефактов.
Однажды в детстве он как-то решил потрогать стул в торговом зале. Это лишило его желания прикасаться к товарам - навсегда, и слуха - на следующие две недели.
- И давай будем честны с собой: тон, которым ты со мной разговариваешь, и взгляды, которыми периодически меня награждаешь, говорят о том, что последнее, чем ты хочешь быть - это гувернанткой конкретно этого избалованного мальчика. Для тебя куда логичнее было бы подтолкнуть меня в разверзающуюся бездну нищеты, которая неизбежно ждет меня в случае отказа в наследстве, и ради такого небольшую задержку в получении должности ты наверняка потерпишь. Отца ты знаешь не хуже меня: если он решил что-то такое, он это сделает, и мысль о том, что я - его сын, его не остановит. Скорее даже подхлестнет. В конце концов...
Перекошенная вправо усмешка Берка внезапно стала какой-то особенно отталкивающе резкой.
- ...мы говорим о человеке, который всерьез рассматривал предложение подводного народа об обмене своего первенца на ожерелье из зачарованных рыбьих костей. Резюмируя: я в тролльей заднице, ты на крылатом коне; и я пока не вижу веских причин для того, чтобы ты со своего белоснежного жеребца протягивала руку помощи к волосатым тролльим ягодицам.
Берк отсалютовал Эмме чаем, будто бокалом, и вскинул густые брови в гримасе деланного удивления, глядя на ведьму поверх чашки.
- И если тебе правда чужды широкие жесты и добродушие - а в это я охотно верю - то назови хоть одну причину помогать мне, не относящуюся к их разряду.

Отредактировано Nathaniel Burke (29-05-2015 02:59:54)

За перемещениями Эммы по залу Натаниэль следил взором цепким и насмешливым: он охотно верил в то, что Вэнити весьма признательна его отцу за покровительство, однако в том, что она настолько печется о его душевном равновесии, сильно сомневался. Он даже успел придумать на эту тему достаточно безобидную колкость, но высказать ее так и не успел: при виде подвески на ладони у Эммы глаза Берк на мгновение оцепенел, и в глазах его успело промелькнуть неподдельное удивление - но только для того, чтобы в следующее мгновение смениться на непривычную для Натаниэля мрачность.
Он медленно поднялся с комода и сделал шаг к ведьме, завороженно наблюдая за тем, как струится в ее пальцах совершенно белая от лунного света, будто сама сотканная из него, цепочка, и в наступившей тишине, не нарушаемой даже шорохом твари в сундуке, тихий звон казался особенно отчетливым. Натаниэль смотрел на подвеску еще какое-то время после того, как последнее звено опустилось на ладонь Эммы, и когда он поднял голову, на ведьму смотрел совсем не тот привычный и безалаберный Натаниэль После-нас-хоть-потоп Берк. Это определенно был кто-то другой - гораздо более серьезный и мрачный, и будто бы даже старше, он окинул задумчивым взглядом ведьму и медленно склонил голову.
- Ты сохранила его. - сказал этот незнакомец.
Помолчал и прибавил:
- Я был уверен, что ты его выкинешь.
Эта вещь была не отсюда и будто бы даже не про них; чужой сувенир, хранящий чужие воспоминания - о мальчике с девочкой, о детстве и дружбе, о простом и просторном мире без границ, о заре и о весне - что осенним вечером казались одновременно щемящими и далекими.
Натаниэль тоже помнил гораздо больше, чем показывал.
Он долго молчал, прежде чем произнести почти извиняющимся тоном:
- Я, Эм, знаешь ли... пару раз уже принял условия, не уточнив их до конца, и хочу сказать, что... лучше быть печальным, чем обманутым.
И вопреки знанию о том, что в октябре совершенно точно не цветут подснежники, ему упрямо хотелось бы верить в старую память и сентиментальность. В то, что в прошедшую весну можно открыть дверь прямо отсюда, из ноябрьских холодов, и если не шагнуть через порог, то хотя бы погреться в лучах далекого апрельского солнца.
И не верилось никак.
Потому что Натаниэль помнил еще и гораздо больше, чем хотел бы.
- Ты... серьезно хочешь помочь мне? - пытливый синий взгляд остановился на лице Эммы, и Берк глядел на нее хоть и сверху вниз, но все равно исподлобья. - Правда?

Взгляд Натаниэля, обращенный на Эмму, был сумрачен - в какой-то момент казалось, что он откажется выполнять ее просьбу, но после короткой паузы Берк медленно приблизился к ведьме, чтобы жестом, неуловимо казавшимся привычным, завести руку с цепочкой под тяжелые темные волосы.
Серебряный медальон ударился в грудь тяжело, как удар сердца.
Натаниэль двигался медленно и словно бы неловко; так, будто с трудом вспоминал давно позабытый навык, и оттого застегнуть маленький замочек ему удалось отнюдь не сразу, впрочем, возня с ним была неожиданно кстати - она позволяла занять руки и спрятать взгляд, пока Эмма говорила, и от каждого ее слова незримая стена между ними и призрачно близким апрелем становилась все явственнее и явственнее. "Теперь" и вовсе прозвучало обвинением, и Нэйт усмехнулся коротко и горько, молчаливо радуясь, что Вэнити сейчас не может видеть его лица.
Спрашивать, может ли Эмма обойтись без этих странных пилюль, он не стал, отлично понимая, на какую отповедь нарывается, но вид их, рассыпанных по фольге, рождал в душе Бёрка позабытое, едкое и почти непривычное чувство вины.
Он думал о том, что мог бы оправдаться - попытаться, во всяком случае; хотя бы объясниться и, возможно, попросить прощения... только зачем? Мало кто поверил бы, но в действительности Натаниэль Бёрк был человеком достаточно взрослым, чтобы понять и принять существование в этом мире вещей непоправимых, и незримая преграда между ними обоими и далекой, безоблачной весной была из их числа. Какой бы заманчивой и прекрасной, какой бы иллюзорно близкой она не казалась, им больше не было пути туда; никакие слова не могли бы этого изменить, никакое - даже вымоленное прощение - не смогло бы вернуть к жизни умершие подснежники, ибо оба они, полные горькой, холодной осени, были чужды весеннему солнцу. Им, детям ноября, усталым и недоверчивым, более не было места под апрельским солнцем - они не верили ни в него, ни в весну, как в детскую сказку.
Что бы там ни думали окружающие, Натаниэль Бёрк на самом деле умел смиряться.
По-своему.
Он замер на короткое мгновение, не решаясь выпустить из пальцев тонкую серебряную цепочку.
- Мне довольно этого, - неестественно ровно произнес Нэйт.
Ему вдруг представилось туманное утро где-нибудь среди холмов Йоркшира; роса на пожелтевшей листве и тяжелый, влажный запах прелой листвы, льющийся сквозь приоткрытое окно. Он видел солнце - холодное, но оттого не менее яркое - и ослепительный блеск холодной озерной воды; он кожей ощущал прикосновение шерсти и тепло под ладонями, он слышал треск камина и скрип половиц.
Он думал о том, что осень тоже бывает разной.
- Я согласен.