[ava]http://savepic.net/6902898.jpg[/ava]Машинальные действия, машинальная жизнь. Он убирается в доме, перефасовывает чай, переставляет мебель с места на место. Он наконец-то относит в мастерскую давно сломанные часы, меняет ручку на шкафчике, проверяет заедающий ящик тумбочки. Он вдруг ловит себя на том, что курит, хотя искренне не имеет понятия, когда успел купить пачку. Он полирует волшебную палочку и чинит раму картины, подклеивает отошедшие обои, поправляет сбившиеся камешки в своей дорожке из жёлтого кирпича, красит забор.
Джеймс Поттер не знает, как ему быть дальше, поэтому каждую минуту своего времени пытается забить бездумным трудом, и выходные проходят туманом. В понедельник чуть легче, в понедельник работа, и он, вопреки обычаю, садится за опостылевшую бумажную волокиту вместо того, чтобы слоняться в поисках чего-нибудь более интересного. Буквы отчётов сплетаются вензелями и играют в прятки, но у него нет настроения обращаться с бумагами, как с живыми. Он просто пьёт крепкий кофе без сахара, одёргивает рубашку и начинает штурм заново.
Вечером нет ни сил, ни желания идти домой, где каждая вторая вещь напоминает о временах, когда он думал о себе, как о части неразлучной четвёрки; а ещё там ждёт его Лили, уставшая, грустная рыжая девочка, которой тоже нужда поддержка. Он не чувствует себя сильным, а расклеиться на плече у девушки не считает для себя допустимым. Ноги ведут его в паб, который...
Нет, нельзя туда. Лучше в другой, который ему никто не показывал, который не связан ни с какими воспоминаниями. Он думает так, стоя у двери; отворачивается и уходит прочь — но всё же не за выпивкой. Не время, да и не лучший способ. Давно ведь знает, что алкоголь — не помощник, и каждый раз понимает, что не спасёт его огневиски, как понимает это и Сириус, когда тянется к рюмке. Где он и что с ним? Знать бы только, что не сгинул, и этого уже вполне достаточно, чтобы не бояться, но... как много нужно, интересно, знать, чтобы не болело?
Знать бы ещё, куда пропал Питер, чтобы не грызло так дурное предчувствие, чтобы не жалило чувство вины, чтобы не ругать себя снова и снова за то, что смеет опять думать о бесполезном: от его тревог и метаний ситуация не станет яснее.
Он бредёт по улицам в странно-страшном состоянии безнадёги, он ищет способ отвлечься — и перебирает в голове, что же ещё нужно сделать, не мог ведь он за два дня все дела переделать в доме, правда? В одной из витрин он видит своё отражение — вздрагивает и ёжится, и чёрт с ним, с лицом, но во что превратилась мантия! Слишком часто он бездумно чинил заклинанием мелкие повреждения, накладывал маскировочные чары поспешно — и бежал дальше, вперёд и вперёд за каким-нибудь новым приключением. Мантия у него не одна, конечно, но, если подумать, и все остальные не то, чтобы сильно лучше — больше года уже не брал новых. С его нервной работой и беспокойным нравом одежда портится быстро.
Он надеется, что ателье мадам Малкин ещё работает: занятие ему нужно прямо сейчас, иначе рискует не выдержать и уйти напиваться — ни у кого другого он брать не будет точно. Привычка ещё со школы осталась — покупать у неё только. Его мама очень любила ателье Малкин.
Через витрину видно, как суетится светлоголовая ведьмочка. Джеймс кивает себе и толкает дверь. Вполголоса ругается, затем тянет её на себя. Как обычно. Колокольчик пугает звоном: привычный вроде бы, всё тот же, но слишком давно его Джеймс не слышал. В ателье горит яркий свет — Джеймс встряхивает головой, смешно шевелятся отросшие вихры.
Ведьмочка поворачивается на звук, и прежде, чем Джей успевает сказать, зачем пришёл, его губы растягиваются в удивлённо-восхищённой улыбке:
— Мэгги?!..
Его сокурсница, бывшая хаффлпаффка — хотя почему же бывшая, соврёт тот, кто скажет, будто бы факультет остаётся за стенами школы, — кажется настолько иноземным созданием, не вписывающимся в рамки его депрессивного вечера, что все страдания мгновенно вылетают из головы.
— Привет. Я за мантией, а тут — ты. Какими судьбами? — улыбаться ему даже странно, губы как будто чужие. Они за последние несколько дней привыкли к ухмылкам, оскалам и грустным полуулыбкам, а тут вдруг тепло.
Где-то под лопаткой чувствуется тонкий укол вины: хотел ведь встретиться, хотел собрать всех ребят, с которыми общался неплохо, всех вместе или по одному, да всё дела, беготня, работа и бытовые драмы — некогда было, и если бы она не оказалсь вдруг в ателье, ещё долго бы не увиделись, пожалуй.
Впрочем, страдать долго об этом он не способен. Радость от встречи на время лишает его уже привычной тяжести грустных мыслей, и он охотно цепляется за ниточку своего спасения. Вечер обещает быть совсем не таким уж паршивым, как он уж было подумал.

Отредактировано James Potter (28-05-2015 12:12:08)

[ava]http://savepic.net/6902898.jpg[/ava]Магдалина щебечет. Джеймс улыбается, любуясь светловолосой бурей, и молчит. Он растерял все слова, ему неожиданно тепло и уютно. Когда ему было в последний раз так хорошо? Наверное, не так уж давно, но кажется, будто бы в прошлой жизни.
Мэгги совсем не изменилась с тех пор, как он видел её в последний раз. Она живая и настоящая, яркая, громкая, быстрая. Она — всё то, что Джеймс уже потерял. Он продолжает молча улыбаться, думая о том, что если бы его школьные годы были человеком, это была бы Мэгги.
Она тоже напоминает о прошлом, как и тот бар, только в её мире воспоминаний горечи нет. Джеймс расслабляется. Джеймс молчит, не зная, что сказать, и ужасно теряется, когда его спрашивают о мантии — он позабыл уже, для чего явился, и смотрит теперь, как испуганный баклан.
Пришедшее в голову сравнение немного его веселит: хотел бы он видеть испуганного баклана. Это, наверно, очень несчастный зверь.
— Рабочую осеннюю, — немного растерянно отвечает он, а дальше фантазия ему отказывает, и он заявляет честно: — остальное — на твой вкус. Только обязательно со стразами. Я должен быть столь же сиятелен, как индийская принцесса.
Окончание фразы Джим произносит с совершенно серьёзным лицом. Скорее из машинальной неспособности не подхватить шутку, чем из нарочного намерения подурачиться.
Он озирается по сторонам, вешая мантию на первый попавшийся крючок, и думает, что будь он девчонкой — с ума бы сошёл тут работать. Это всё равно, что ему устроиться в магазинчик «Всё для квиддича». Впрочем, он тут же мысленно себя поправляет: Мэгги не просто девчонка, она почти что боевой товарищ. И мётлы ей продавать тоже было бы, пожалуй, намного интереснее, чем возиться с тканью, хотя, судя по её энергии, мантии тоже ничего так даются.
Тут он понял одновременно две вещи. Во-первых, в своих рассуждениях он зашёл в тупик. Во-вторых, вот, почему он так удивился, обнаружив сокурсницу здесь. Она же в квиддич собиралась? Год прошёл, неужели забросила свою мечту? Да нет, не похожа она на человека, у которого в жизни что-то пошло не так.
«Что стряслось с тобой, Мэгги Малкин?»
Она вертится, суетится и говорит, протягивая мантию.
Он улыбается, молчит и покорно примеряет готовое изделие.
Джим понятия не имеет, что отвечать на вопросы, которые градом сыпятся из девочки-урагана. Аврорат — тема нейтральная, в общем-то, но не расскажешь ведь в двух словах, а безликим «нормально» он отделываться не хочет. Когда угодно, только не сегодня и не с ней. Римус — а что же Римус, про него тоже можно, про работу его, например, это же интересно. Но что он может сказать насчет Питера, Сириуса и Лили?
«Знаешь, Питер меня превратил в чудовище и сбежал. Сириус бросил друга в беде и удрал к слизеринке, чудом избежавшей суда. А Лили я уже не люблю, только она об этом не знает», — самый честный и точный ответ, но вовсе не тот, который он хотел бы сегодня озвучить светлой девочке-хаффлпаффке.
— А что, неплохо, только болтается немного, — вместо этого он выносит вердикт в адрес мантии и, явно красуясь, кладет руки на пояс. Дескать, посмотрите, какой я красавец! Ещё чуть-чуть — и вертеться бы перед зеркалом начал, да вот беда: булавка, которую девушка только что аккуратно прицепила, вонзается Джиму в руку.
— Аааиииий! — издаёт он неопределённо-обиженный звук, спеша отдёрнуть руку от коварного орудия для пыток, — моё копыто! Нет, я совсем не в порядке: я только что проткнул руку!
Он и рад бы засмеяться, да только не выходит. Застревает что-то в горле. Он лишь улыбается — снова, только устало на этот раз. И как-то ужасно грустно.
— Это долгая история, Мэгги. Не знаю, каким будет мой рассказ, может быть, и вовсе парой фраз ограничусь, но давай не сейчас? Ателье закрывается скоро, если я правильно понял, а, раз так, приглашаю тебя в кафе сегодня вечером. Я расскажу, как мои дела, а ты объяснишь, почему орудуешь булавками вместо того, чтобы рассекать воздух на метле. Идёт?
Всё-таки не сдержавшись, он крутится у зеркала. С поправками Мэгги мантия явно стала сидеть лучше, и ткань она выбрала хорошо. Ему нравится.
Поттер не хочет вываливать свои проблемы на это юркое жизнерадостное существо. Но иначе он, кажется, просто не выдержит. Переломится пополам внутри где-нибудь, и не станет весёлого Джима. В конце концов, он очень постарается не ныть.
«Приглашаю тебя в кафе», — отзывается эхом своя же фраза в мозгу. Прозвучало, наверное, чуточку странно. Как будто бы он на свидание позвал, хотя это, конечно, не так. Слава Мерлину, что Мэгги знает про то, что он с Лили. Слава Мерлину, что Мэгги — «свой парень», и ничего такого подумать попросту не способна.

Отредактировано James Potter (28-05-2015 12:12:34)

[ava]http://savepic.net/6902898.jpg[/ava]♫ Orange House — Под взрывы

Лучи солнца ласково щекочут парнишку, на его лице загорается мягкая улыбка. Он следит за жизнерадостной девочкой, которую почему-то потерял после школы, с которой никогда не был особенно близок — и которая теперь представляется ему настоящим солнечным чудом. Он смотрит по сторонам как-то по новому, как будто само наличие Мэгги преображает вечер до неузнаваемости. Звонкие камешки мостовой весело переговариваются под их ногами, словно заговор как-то плетут; но это не козни — так, просто шалость в духе двенадцатилетних мальчишек.
«Бэмби прыгнул вперед. Огромная радость, охватившая его с волшебной силой, прогнала страх. В чащобе он видел лишь зелёный свод листвы, сквозивший кое-где голубыми крапинами неба. А сейчас ему открылась вся необъятная голубизна небесного свода, и он чувствовал себя счастливым, сам не ведая почему. В лесу он почти не знал солнца. Он думал, что солнце — это широкие полосы света, скользящие по стволам деревьев, да редкие блики в листве. А сейчас он стоял в ослепительном сиянии, в благостном царстве тепла и света; чудесная, властная сила закрывала ему глаза и открывала сердце».
В голове сами собой возникают строчки из маггловской детской сказки. Джеймс Поттер не очень любит читать, тем более — что-то учить, но есть у него страшный секрет: книгу о маленькой косуле он читал так много раз, что знает наизусть. Он узнал об этой сказке курсе на третьем, и, кажется, не очень впечатлился поначалу — сложно судить спустя столько лет, — но каждый раз, когда в его жизни случалось что-нибудь плохое, оленёнок неизменно вытаскивал его из грусти.
Так Джеймс научился не увязать в проблемах, и долгое время это ему действительно помогало. И после смерти родителей — тоже. Тогда строчки и застыли в его памяти намертво. Вот только… с тех пор перечитывание помогать ему перестало. Может быть, вся магия поддержки была в том, что каждый раз он какой-нибудь момент забывал; может быть, в чём-то ещё. Так или иначе, пятнистый друг перестал приходить на выручку Джеймсу Поттеру, и вскоре он перестал звать. И к чему вдруг эти воспоминания вернулись к нему именно сейчас, когда он корит себя за то, что посмел просто пропасть после школы?
— «А мы, олени, злимся когда-нибудь друг на друга?» — «Нет, маленький, у нас, оленей, этого не бывает», — Сохатый выплывает из глубин рассуждений и ловит себя на том, что увлечённо рассказывает Мэгги кусок из книги. Он заканчивает фразу и смотрит на девушку почти растеряно: — Извини. Я, кажется… немного задумался. В любом случае, мы уже пришли.
Раскрывает дверь перед девушкой, изображая шутливый полупоклон. Он очень старается вернуться в своё нормальное состояние, стряхнуть наваждение и по-человечески поговорить с замечательной девочкой, но липкие лапы отчаяния тянутся к нему из-за ближайшего дерева.

♫ Маша Badda Boo — Чай-чай-выручай

Он падает на диван в самом удалённом местечке, скользит взглядом по меню. Заказывает фруктовый чай и вишнёвые слойки, достаточно большую порцию для двоих — здесь их делают потрясающе. Машинально запускает руку в волосы и мучительно думает, с чего бы начать, но вместо ответов на недавно заданные вопросы вдруг говорит:
— Знаешь, у неволшебных детей есть такая игра. «Чай-чай-выручай» называется, — «какого соплохвоста ты несёшь, Поттер?» — определяют водящего, который за всеми бегает. До кого дотронется — тот должен замереть на месте и кричать «чай-чай-выручай» до тех пор, пока его не коснётся другой игрок. Игра длится до тех пор, пока ведущий не переловит всех, что довольно проблематично, сама понимаешь…
Он усмехается, разливая чай по белоснежным фарфоровым кружкам. Он пытается собраться и начать рассказывать то, что обещал, но физически не может.
— Мы даже пытались одно время поиграть в неё в Хогвартсе, но при умении колдовать игра теряет свою фишку. В результате многочисленных модификаций все уже забыли, с чего затея начиналась, и в итоге это стало называться «Питоном». Ну, ты наверняка знаешь, она жутко популярной стала; мы вроде бы даже вместе с тобой носились, — приятные воспоминания греют его изнутри, а может быть, это всего лишь чай. Он смотрит на слойки почти тоскливо, понимая, что в него не полезет сейчас, и просто кивает Мэгги:
— Попробуй. Они здесь очень вкусные, — греет руки о бока чашки, отстранённо размышляя о том, кто он такой и какое право имеет портить милой Мэгги такой замечательный вечер своим неадекватным поведением. Его несёт, слова сбиваются в один огромный и хаотичный поток. Олени, леса, школьные воспоминания, игры, Бэмби, «ещё чайник, пожалуйста»… Чем дальше, тем сложнее уловить нить в его монологе. Веселье его становится всё менее адекватным, и под конец смех звучит вовсе нездорово.
«Прости меня, прости, пожалуйста; надеюсь, я перед тобой хотя бы не разревусь, но остановиться и перестать нести чушь я уже просто не могу, придётся тебе потерпеть», — а вслух говорит:
— Мне это место Бродяга показал, — опускает глаза в стол.
И его срывает.

♫ Чайка Ливингстон — Спички

— Он был моим лучшим другом, а теперь связался с настоящей дрянью, — печально сообщает, подумывая о том, что это откровение звучит ещё более паршиво, чем если бы он изливал душу бармену, — предал этим некоторую группу людей. Всех, кто ему доверял. Ради чего — неизвестно. Я, знаешь, до сих пор не верю, что её можно так сильно любить, чтобы… Хотя, может быть, это просто я ущербный: любить не умею.
Голос звучит глухо. Новый глоток.
— Как об этом Лили сказать? Не представляю… Дьявол! — спохватывается и смотрит испуганным зверем, — только, пожалуйста, пожалуйста, не говори об этом никому. Никто не знает. Я как-нибудь сам, ладно? Я… мне нужно попробовать сделать это достойно. Только я совсем не знаю, как.
Через несколько месяцев Джеймс будет вспоминать этот разговор и смеяться истерически: да, молодец, очень достойно сделал. Пока он не знает этого, и к горечи примешивается страх, а чувство вины горит пока неровно. Он не может понять, виноват ли в том, что ничего не получилось. Он устал оттягивать момент, но и решиться не может тоже, боясь причинить боль: он ведь ничего толком об отношениях не знает, расставаться не умеет и подавно. Только со слов Сириуса, а сколько теперь стоят его слова?
— Питер. Питер сбежал, — горько усмехается. При одном взгляде на слойки его мутит, — я не могу сказать тебе, почему так получилось, это вроде. Военной тайны? Но могу поклясться, что он собой не владел и даже не знал об этом. А я знал, понимаешь? Но не сказал. Не со зла. Просто так получилось. Мы сильно поссорились под конец, он превратил меня в нечто невразумительное. Двенадцать дней от него ничего не слышно, а я ужасно боюсь, что с ним что-то плохое случилось. Потому что я не предупредил вовремя.
Он грызёт крошечный кусочек яблока, выпавший в чашку из носика чайника.
— Римус ничего не натворил, к счастью, но ему для паршивого самочувствия вполне хватает надвигающейся грозы и наших приключений.
Джеймс вздыхает и наконец-то осмеливается поднять взгляд.
— Такая невесёлая история. Я сначала мучился совестью, что не поддерживал с тобой общение, а сейчас вывалил всё это. И с одной стороны порадовался, что тебя это не затронуло, а с другой — сижу и мысленно себя ругаю за то, что всё-таки загрузил. Непостоянный я какой-то, да?
Он делает попытку улыбнуться.

выживает тот, кто становится сильным,
но, мне кажется, это не мы.

Отредактировано James Potter (28-05-2015 12:12:38)

[ava]http://savepic.net/6902898.jpg[/ava]Come with me now.
Он обречённо ждёт, что девушка будет его жалеть. Скажет что-нибудь банальное и затёртое, как принято в таких случаях, как он и сам непременно бы сказал, потому что как же иначе? Потому что ком в горле мешает. Он лихорадочно пытается понять, что будет делать с обычной девичьей реакцией на такие проблемы, за несколько мгновений перебирает в голове полсотни вариантов своих действий, и, кажется, немного паникует. Он уже жалеет, что рассказал, не нужно было, не стоило. Всё это — только его проблемы.
Манеры, где ваши манеры, Патрик Джеймс Поттер? Пора вырасти из того возраста, когда вываливать все свои переживания в ответ на вежливый вопрос считается нормальным. Зубы сводит тоской и страхом.
…Он без раздумий ныряет под стол, когда, наконец, понимает, чего от него хотят. Сердце бьётся быстро-быстро, тревожно и с предвкушением. Неужели он ошибся? Неужели…? Страшно верить, страшно чего-то ждать, а вдруг получится совсем не то, о чём он уже подумал? Почему бы не выключить голову, зачем все эти мысли. Зачем он позвал Мэгги с собой? Стоило заказать мантию и уйти, чтобы не было слоек и чая, её волшебного смеха, голоса и этого волнующего «идём», которое так трепетно отзывается глубоко в сердце, затрагивает те струнки, которые несколько дней назад он решил похоронить в себе.
Джеймс прерывисто вздыхает, не решаясь ответить на улыбку. Совершенно повёрнутая девочка дарит ему надежду, которая покалывает его тысячей маленьких тонких иголочек. Он слушает о лесе — и лицо его глупо вытягивается. Чуть дрожащие пальцы ложатся на ложечку-ключ, а он смотрит пронзительно, пытаясь понять, откуда ей известно про лес, как и почему его кошмар ложится ровными словами светловолосой девочки.
Его взгляд становится совсем диким.
«Лес-лес-лес», — бьётся мысль в его голове, и совсем не приходит в голову самое простое и единственно верное объяснение: она просто внимательно слушала отрывок из книжки. Тот самый, который он, зная наизусть, никогда не соотносил с зелёными лапами мрака.
Он кусает губы, почти жалобно сводит брови.
— Бэмби? — обращается к нему Мэгги, и он потрясённо выдыхает, не в силах отвести взгляда. Изумрудный светлый лес укрывает пятнистого оленёнка.
«Когда-то, при первой встрече, Бэмби принял белочку из-за её красненькой шкурки за очень маленького оленёнка. Но тогда он был ещё совсем глупым и многого не понимал. Белочка ему очень понравилась. Общительная, приветливая, она отличалась прекрасными манерами, умела замечательно бегать, прыгать и кувыркаться в ветвях дуба. Беседуя, она без устали носилась вверх и вниз по гладкому стволу, словно это было сущим пустяком. А то усаживалась столбиком на качающейся ветке, опираясь на свой пушистый хвост и выставляя белую грудку, изящно помахивала лапками, склоняла головку с боку на бок и вмиг наговаривала множество интересных и шутливых вещей.»
Новые-старые строчки возникают в его голове, он заворожено смотрит на белочку с потрясающе светлой шкуркой, совсем не похожей на те, что обычно бывают у белочек-болтунишек, обаятельных и обязательно всё успевающих, и к нему приходит новое дыхание.
Он гладит ложечку пальцами и улыбается.
— Среди всех лесных белок есть одна очень особенная. Да и весь лес, если честно, совсем непростой. В него не каждый может зайти, и вот та белочка как раз выдаёт ключи. Я не знаю, как она выбирает, но туда непременно попадают только те, кому это нужно. Лишних там не бывает, как не бывает горя и зла.
Он вдруг резким порывом тянется обнять Мэгги, шепчет едва слышно:
— Спасибо тебе.
Отстраняется, крутит ложку в руках. Не смотрит на девушку.
— Давай… приходить сюда почаще? Пожалуйста.
«Сюда» — не в кафе, «сюда» — в лес, который перестал быть для него угрозой. Он едва заметно раскачивается из стороны в сторону, гадая, сколько раз за последнюю неделю его маленький мир вставал с ног на голову и обратно. Не сосчитать. Это уже безумная карусель, такая же бесшабашная, как Магдалина Малкин, едва ли подозревающая, как много только что сделала для одного пятнистого зверька.
Перекрёстки миров открываются с боем часов. В Британии вечер, в Британии солнце неспешно двигается к земле, а Джеймс Патрик Поттер сидит на полу в кафе, закрыв глаза, и пытается уложить в голове жуткую мешанину из мыслей, воспоминаний и далёких снов, которых в его памяти и нет почти — так, мелкие клочки, обрывки ощущений.
Убеждения играют с ним злую шутку. Улыбка, сказка, золото волос — и он уже готов встать на ноги, идти вперёд и дальше, как будто никогда и не существовало той страшной пропасти, у которой он просиживал часами.
Мэгги Малкин…
Он улыбается, смотрит на девушку, берёт её за руку.
— Теперь твоя очередь идти со мной, — в его озорных глазах зелени больше, чем безнадёжно-тусклого ореха, она пробивается наверх маленьким фонтанчиком. Он вытягивает Мэгги из-под стола обратно на кресло, аккуратно заворачивает свой драгоценный пропуск в красную салфетку.
— Он будет символом этого вечера, — сообщает он тихо, как партнёру-заговорщику, таинственно приближается и шепчет: — Главное, чтобы они, — едва заметно показал глазами в сторону барной стойки — не заметили. Этот ключ на вес золота. Для того, чтобы они ничего не заподозрили, нужно срочно поглотить наши почти остывшие слойки.
Джеймс протягивает булочку девушке настойчивым жестом, не терпящим возражений:
— Тебе непременно откроется одна тайна. То есть, конечно, не одна, а целая куча тайн, прекрасных и ужасных до дрожи, но для начала будет только одна.
Он выдерживает драматическую паузу, пока Мэгги справляется со слойкой, и только после продолжает.
— Время для великого откровения пришло. Ты потрясающая, Магдалина. — Впервые за долгое время, если не за всю жизнь, он произносит полную форму имени девушки, и это звучит почти заклинанием, — наш лес шуршит мне сказки о великих королях прошлого. Ты знаешь о них что-нибудь? Потому что я, например, слышу впервые, и это правда, правда очень странно, но завораживающе. Чего стоит один король Альфред Крапива.
Его ничуть не смущает сочетание «наш лес». Словно бы только так оно и должно было звучать.

Отредактировано James Potter (28-05-2015 12:12:42)

[ava]http://savepic.net/6902898.jpg[/ava]But... tonight I need you to stay.
Слушает, затаив дыхание. Шаткая конструкция рушится как раз вовремя: в этих звуках Джиму слышится шум сказочной войны, и он вздрагивает. Машинально тянется расставить упавшие предметы по местам, случайно касается ладони Мэгги. Его захватывает странное ощущение, как будто не в том месте и не в то время они встретились, как будто их судьбы могли свернуть со своих путей и пересечься намного раньше.
Парень смотрит на неё, чуть щурясь, поправляет очки. Точнее, просто проскальзывает пальцем по переносице, снова забыв, что очки теперь живут в ящике стола вместе со всем остальным школьным прошлым. Кроме той его части, которая сидит сейчас напротив, заканчивая сказку неожиданно мирно. От такого поворота событий у Джеймса щемит сердце. Совсем маленькая, казалось бы, деталь. Практически незначительная. Мэгги не жалуется на жизнь, она просто завершает сказку о войне счастливым примирением.
Джеймс выдыхает. Он хочет прикоснуться ещё раз, потому что удивительная девочка выглядит и ощущается одинаково. У него редко бывает, что впечатление совпадает. Он долго не мог привыкнуть к тому, как во многих его знакомых уживаются настолько разрывающие его сознание вещи, и Мэгги среди них невероятно выделяется.
«Почему я не видел тебя раньше?» — мучает его хитрый вопрос. Правда — не видел. Правда... Что с ним происходит такое, если мир поворачивается другим ракурсом? Или имеет смысл задать вопрос иначе? Что происходило с ним раньше. Год назад, два, четыре. Что-то не так или с ним, или со всей Британией; эта беспокойная мысль не даёт ему покоя.
— Оригинальный способ решать проблемы, — наконец, отвечает он. Серьёзно, как будто они только что вели научный диспут о глобальных исторических событиях, — я не знал об этом сражении, представляешь? Я просто читал его стихи. Удивился, что великий король и воин был таким лиричным поэтом.
Он отвлекается на официанта и просит счёт, делает несколько глотков чая. Несколько мгновений пытается усмирить своё нарастающее беспокойство, затем — убедить себя, что это лично его дело, которым вовсе не стоит загружать Мэгги. Обе попытки самовнушения рассыпаются прахом. Подцепляет пальцами уже остывшую слойку, долго разглядывает её со всех сторон, и вдруг говорит:
— Есть одна вещь, которую мне необходимо сегодня проверить, — слойка приковывает его взгляд так надёжно, что посмотреть на девушку он не может почти физически. Во всяком случае, он надеется именно на такое впечатление, — кое-что увидеть. Это займёт немало времени. Не думаю, что получится поспать этой ночью больше пары часов, если всё же отправиться в это приключение.
Ещё немного — и слойка начнёт дымиться от его взгляда.
— Завтра утром нам всем на работу, так что... в общем... я думаю, что ты едва ли пойдёшь со мной, ну, знаешь, там иголки всякие, да и ткань надо резать осторожно, и вообще мало ли, чего можно учудить в ателье с недосыпа.
Кончики ушей неотвратимо краснеют. Он чувствует себя невыносимо глупо — просто потому, что вообще завёл этот разговор. Самое время невнятно что-нибудь пробормотать и исчезнуть сквозь землю, потому что он уже всё испортил, наверное.
— Но вообще-то я тебя приглашаю с собой. Не обещаю великого зрелища вроде битвы Альфреда с Домиником, конечно, но почему-то мне кажется, что ты... что тебе понравится. Хотя, может быть, я переоцениваю важность события.
Он почти нервно хихикает и наконец-то вгрызается зубами в несчастную жертву своего пристального внимания. На его взгляд, это отличный способ заткнуть себя механически, если уж не получается сделать это волевым усилием. Вот сейчас он покончит с выпечкой, выпьет ещё немного чая и, наверное, сможет посмотреть на собеседницу.
Он думает, что эта внутренняя борьба его когда-нибудь доконает. А ещё — что от её ответа зависит намного большее, чем ему сейчас кажется. Чем он способен осознать и уложить в своей бестолково-лохматой голове.
«Не страдай ерундой, парень», — он пытается одёрнуть себя, но получается снова не очень. Когда это он мог просто закрыть глаза на ерунду? Она, ерунда, не смогла бы простить оленю равнодушия, он знает.

Отредактировано James Potter (06-08-2015 11:36:50)

[ava]http://savepic.net/6902898.jpg[/ava]— Ты слишком много говоришь, Джим.
«Я знаю. Я всегда говорю слишком много, в этом весь я. В сотнях слов, зачастую лишних и неуместных, дурацких историях и свитерах, в нелепой какой-то мимике, в пятнадцати видах улыбок и тайной любви к вину, в своём имени-букве — Джей, в маггловских сигаретах, в спонтанных идеях, только не очень хороших. Долговязый, нескладный, лохматый и очень громкий — да, это всё я, и я понятия не имею, зачем ты меня пытаешься спасать».
— Конечно, я пойду с тобой.
«Это в слойке попалась малина или такого вкуса моё удивление? Зачем тебе это, ты же не выспишься, зачем тебе со мной, я же просто так сказал, я же не думал, что ты согласишься, и убери кошелёк сейчас же, этого ещё не хватало, но — эй, почему я не могу ничего вслух сказать, только смотрю за твоими руками и чувствую себя потерянным где-то между пространством и временем маленьким оленёнком? Не Бэмби даже, а каким-то совсем уж крошечным, это скорее как та Алиса, которая не наша, а из маггловской сказки, которая что-то выпила или съела, я не помню уже, и стала маленькой-маленькой; вот и я так от слоек стал совсем маленьким. Мерлин, я не знаю, что со мной происходит, хотя глупо, конечно, звать Мерлина. Ему вообще наплевать на мои метания, а со стороны всё выглядит так, будто я увлечён едой и совсем ни о чём не думаю. Это даже смешно, как часто, интересно, я так выгляжу?»
— Можно, я расскажу тебе один из стихов лесного короля?
«Зачем ты так на меня смотришь? Просто говори, это же сложно — вспоминать наизусть, если только, конечно, ты не читала его так же много, как я про Бэмби, но перестань на меня так в упор смотреть, я же забыл совсем, куда собирался идти, то есть идти-то мы можем куда угодно, видно будет отовсюду, вопрос в том, где обзор лучше, да и вообще, за городом как-то лучше, ну хватит уже так пристально меня разглядывать, отведи, наконец, свой взгляд! Я же вижу, что тебе хочется, ну а мне хочется убежать и спрятаться под одеялом. Это у меня уши горят или на них просто солнце упрямо светит, и поэтому горячо? Где мой белый кролик, я за ним побегу, надо будет купить эту книжку, я почти забыл её, может, найду красивое издание и подарю когда-нибудь Лили на праздник, будет забавно, она же мне про неё рассказала впервые, а лучше найду хороший сборник стихов и отдам его тебе, всенепременно такой, чтобы там было про этого короля с его жгучей крапивой, не знаю, есть ли его стихи в красивой обложке, но в аккуратной уж точно найду. И подпишу как-нибудь интересно, даже не знаю пока, придумаю потом, только когда бы тебе её подарить? Рождество далеко, я так долго ждать не умею, когда твой день рождения я не знаю, не знал никогда, да и вдруг он ещё дальше. Может, придумать какой-нибудь праздник? День великого примирения крапивного и полынного королей, какую-нибудь очень круглую дату, должно получиться мило».
— Веди.
«Ты — меня — за руку? Как бы обычно, но как бы нет, я не знаю, что с этим не так, но мне странно тебя касаться, у тебя очень непривычная ладонь, и шаг, я сейчас подстроюсь под шаг, дай мне пару минут, и я решил, куда мы пойдём, это немножечко далеко, но мы как раз успеем к тому моменту, когда потемнеет, а обратно всегда можно трансгрессировать. Там должно быть очень хорошо, даже где-то была крапива, и это хороший способ сказать тебе что-нибудь на тему их битвы. Или лучше не трогать больше, чтобы история не перестала быть интересной, а я что, молчу всю дорогу?»
— Очень красиво, — негромко сказал он, гадая, три минуты прошло, семь или двадцать, — мне кажется, его перо было даже острее, чем меч.
Свободной рукой он взъерошил волосы на затылке, чуть нервно покусал губы и сообщил:
— Мы идём в волшебную страну, нас ждёт путь, полный опасностей и приключений. Но я думаю, что после хищных булавок тебе уже ничего не страшно.
Он снова заговорил, слова прыгали с его слов бестолковыми кроликами и юркими мячиками, он перемешивал свои рассуждения, истории из жизни и сказки в один хаотичный поток, разобраться в котором без определённой привычки было довольно сложно.
Он вёл её за город, к озеру, а небо неумолимо темнело, и скоро появились первые звёзды. Джеймс невольно стал говорить тише: ему казалось, что громкий голос может приглушить сияние звёзд.
— Мы пришли, — сообщил он почти едва слышно, расстелил на берегу свою куртку и сел, после чего кивком пригласил присоединиться, — мне кажется, великие короли прошлого смотрят на нас оттуда.
Лёгкий ветерок трепал его вихры, а звёзды загадочно шептались между собой на каком-то очень древнем языке. Джиму даже казалось, что он вот-вот расшифрует хоть пару фраз, но пока что не удавалось. Просто ему очень нужно было застать тёмное небо; нужно было посидеть у костра, который они разожгли чуть позже. И самое главное — увидеть рождение розово-жёлтого рассвета.
Он когда-то разговаривал с Фрэнком о цветах, в которые окрашена надежда, и о том, что на восход солнца иногда нужно просто смотреть. Без шума и суеты, нарочно, а не по дороге с тяжёлой смены. Он смотрел на лучи, приобнимал задремавшую Мэгги и очень надеялся, что Фрэнк тоже выбрал себе такой день, чтобы остановиться и посмотреть.
And all will be well, eh?