[ava]http://savepic.net/6370366.jpg[/ava]

Я сделал вывод, что, однако... боюсь.
Я жизнь любить предпочитаю без соли.

Когда Лондон начинает укутывать звёздное покрывало, Сириус окликает бармена в четвёртый раз. Опиум щекочет горло, струится по лёгким, с каждой новой затяжкой убивая что-то внутри. Алкоголь прокатывается по пищеводу огненными комками, Сириус пьяно смеётся.
— Никогда не любил август, — сообщает он рюмке прежде, чем проглотить новую порцию огневиски, — ну и дрянь же ты разливаешь, приятель!
Мужчина у стойки ухмыляется, разводит руками и спрашивает, угодно ли мистеру Блэку повторить заказ. Парень молча кивает, в очередной раз вдыхая расслабляющий дым, и машинальным жестом взъерошивает волосы. От этого пыльное облако воспоминаний поднимается наверх, робко царапаясь в приоткрытую дверь разума. Опиумная лапка резко закрывает её, демонстративно хлопнув перед самым облачком, и воспоминания осыпаются золотистым пеплом.
Вместо блаженной улыбки лицо прорезает мрачный оскал, но Сириус не видит себя со стороны, и ему кажется, что всё в порядке. Особенно если не думать о том, что привело его в этот паршивый бар, где проводил освещение и гнал огневиски явно один и тот же безнадёжно убогий криворучка.
— За безрассудство! — Быстро-быстро бежит по венам кровь, Блэку становится нестерпимо жарко. Необычайная лёгкость в теле смешивается с восторженным настроением, и ему кажется, что двадцать третье — идеальное число для ночных прогулок. Пусть даже это и август.
Мир за дверью немного шатается, но Бродяга сразу понимает, что к чему: это такая игра, в которой он непременно должен одержать верх. Сириус он или где? Поэтому он и не думает сдаваться, отважно шагая по узкому тротуару. В эти минуты ему даже жаль, что так и не купил трость, сейчас точка опоры пришлась бы весьма кстати — и была бы хорошим жульничеством в этой схватке с переулком, а Сириус любит хорошее жульничество.
Созвездия играют с ним в прятки, перебегая с одного места на другое, двоясь и исчезая вовсе. Он плохо знает Астрономию, но может поклясться, что пару минут назад тот странный зверь горел совсем в другой части неба.
— Южный крест, — вслух радуется он находке; впрочем, какая-то часть его — особо упрямая и ехидная — здорово сомневается, что это именно он.
Асфальт сменяется звонкими камнями мостовой, а улочки — друг другом, запутывая пса окончательно. Ноги выводят его к Лютному переулку, но вместо инстинкта самосохранения в нём зажигается радостное озарение: ведь он собирался сюда заглянуть! Только забыл, зачем, но это мелочи, тело вспомнит и выведет, куда нужно, только не в «Полярную сову», а почему нельзя в «Полярную сову»? Нет, об этом лучше не думать вовсе, такие мысли пахнут обидой и страхом, а значит — прочь.
Просто держаться подальше. Фонари, конечно же, не горят, только вдалеке один красный сияет ярко, бессменно и мерзко. Красный — цвет Гриффиндора, но при виде этого огонька никому в голову не придёт вспомнить о факультете львов. Причём здесь, казалось бы, львы, они ведь где-то совсем далеко, в тропических странах, носят очки и хвосты, воют в хижинах и заплетают в волосы колокольчики — нет!
Тише-тише, Блэк, ты сам понимаешь, что за бред скользит в твоей голове? Какие к Мерлину колокольчики в гриве? Спину ровнее, ты ведь не уличная дворняжка, хотя-я… Нет.
«Горбин и Бэркс». Смешное название, право; по законам жанра владелец должен быть горбатым гоблином с чрезмерно брехливой собачкой. Непременно мелкой, Сириус любит давить их авторитетом, не напрягаясь, да и лапой вполне способен наступить на горло так, чтобы визгливое тявканье больше не раздавалось…
Дверь скрипит, впуская вечернего гостя. Блэк смотрит в упор на юную девушку со смутным ощущением узнавания, но думать о нём не хочет. Веселее не узнавать.
— Здравствуй, милая, прости, что я без цветов, магазины приличные были уже закрыты… Ничего, что я так сразу на «ты»? У меня немного шатается мир снаружи, но это, право, пустяк по сравнению с тем, что он лежит в руинах внутри. Ты умеешь вызывать патронуса, милая? Я умею, но более чем уверен: сейчас не смогу. И завтра не смогу тоже. И послезавтра. Как думаешь, есть у проблемы решение? Потому что это — о да! — это проблема, я бы даже сказал, масштаба всей Британии.

Отредактировано Sirius Black (11-02-2015 18:31:52)

[ava]http://savepic.net/6370366.jpg[/ava]Представляться парень не планирует. Не потому, что считает, будто его узнали, — пожалуй, впервые в жизни ему безразлична собственная популярность, — но потому, что категорически не хочет слышать смысл в звуках своего имени. Спрашивать девушку он не собирается тоже. На его вкус, обращение «милая» внешне подходит ей намного больше, чем любое из имён. Её красота нравится Блэку своей опасной враждебностью, он любит такой типаж. Он и сам с некоторых пор вполне подходит под такое описание. Это — метка мрачных мест вроде Лютного, отравляющая всех, кто становится в них своим.
Девушка поддерживает игру обращений и вообще ведёт себя так, словно каждый день ведёт беседы с невменяемыми посетителями на личные темы. Сириус одобряет такую линию поведения, и он уже почти готов сделать попытку улыбнуться, но вместо этого кривится, как от зубной боли.
— «У вас, аристократов», — передразнивает он с ноткой мрачного ехидства, делая особенный акцент на последнем слове, — избавь меня от этого слова. Я полжизни воевал с семьёй, чтобы избавиться от своей прина....надпри... прича... своего отношения к этой касте.
Сложные слова даются ему тяжело, но он не смущается этого. Даже возмущение не настолько сильное, каким должно было быть. Его вытесняет благодушное спокойствие — подарок опиума.
— Чаю, — соглашается он, и тут же добавляет: — можно даже просто чаю, хотя, конечно, если твой алкоголь не настолько паршив, как в том баре, который в двух... трёх... да не знаю я, в скольких он там кварталах отсюда... то не откажусь.
Он осматривается, подмечает тумбочку из тёмного дерева, и за неимением второго стула опускается на неё. В глубине души он подозревает, что тумбочка старше его хорошо, если всего на пару столетий, и наверняка зачарована чем-нибудь незаконным. Ну или содержит в себе что-нибудь, способное развеять его в прах. Он лениво отмахивается от ворчания интуиции, потому что устал жить настороже. Подумаешь, распылит его какой-нибудь артефакт, можно подумать, кто-то по этому поводу будет страдать.
— И-и-и-и нет, ты не поняла. Это не совсем моя проблема. Потому что я в крайнем... в крайнем! Случае всё-таки вызову, ну если они окружат твою лавку прямо сейчас, куда я денусь, придётся героич-чшески спасать нас обоих, ведь ты так и не ответила, умеешь ли, и я подоз-реваю, что нет. Потому что отдавать свою душу прихвостням этого му... мага... грёбаного, я не собираюсь. Это чисто гипо-тет... тео-рет... для примера, короче. Сегодня они не явятся, я думаю, нет, время есть.
Мутный взгляд скользит по комнате, напрочь игнорируя крупные предметы интерьера и концентрируясь на мелочах. Он никогда не был знатоком в артефактологии, но не слышать о некоторых любопытных вещицах не мог. И если здесь открыто хранятся некоторые узнаваемые забавности, то что может лежать в тайных кладовых?
— Вся Бр-ритания — гав! — скоро начнёт щемиться по углам в поисках защиты от дем-менр... туманной мер-рзоты. Кто-нибудь что-нибудь изобретёт, потому что патронус — мера временная и ненадёжная, и не все умеют, и охранять его у ворот не поставишь, — он убирает волосы с лица, поднимая печально-уставший взгляд на девушку, закидывает ногу на ногу, едва не свалившись с тумбы, и опирается спиной на стену.
— Я не для того всё это заварил, чтобы тут же отдать её душу, понимаешь? Есть у тебя что-нибудь... отпугивающее? Я должен найти. Амулет, кольцо, любая фигня, которая сойдёт за украшение — идеально, но это не имеет значения, и цена — тоже; даже если это будет священный слон, которого надо кормить синей травой, вымоченной в крови некрещённых младенцев, мне_это_нужно. Ты можешь помочь мне?
На последней фразе голос его неуловимо меняется, и на мгновение может показаться, что он протрезвел совершенно. Впрочем, пьяный горький смех тут же исключает вероятность такого чуда.

Отредактировано Sirius Black (11-02-2015 18:32:06)

[ava]http://savepic.net/6370366.jpg[/ava]— Меня не стошнит, — возмутиться он считает своим священным долгом, — твоих запасов для этого не хватит.
Впрочем, больше он не спорит и послушно перетекает в предложенное кресло. И хотел бы из упрямства остаться на тумбочке, но твёрдая ведь очень. Блэк не удивится, если окажется, что каверзный предмет мебели специально стал жёстче, чтобы досадить ему. Не понравился, видно, чем-то; остаётся только поблагодарить, что тумбочка не снизошла до подлых укусов. Получилось бы неприятно.
Девушка говорит с ним ласково и проникновенно, точно с психом. Он только вздыхает.
«Мерлин и Моргана, какая же она трудная», — будь мысли Сириуса хоть немного связными, они звучали бы именно так.
— Ты не понимаешь, — снова повторяет он, качнув головой. Пальцы оплетают чашку крепко и надёжно, словно их обладатель пытается сказать маленькому фарфоровому существу, что оно в надёжных руках и никто его не обидит. Молчит, вдыхая аромат.
Прикрывает глаза. Опьянение начинает раздражать, потому что мешает выражать мысли. Потому что его не воспринимают всерьёз. «Не нужна охрана», надо же… Какая потрясающая наивность; он думал, в Лютном такие девочки давно вымерли. Ухмыляется, слушая почти пафосную речь о свете и счастье.
— Н е п о н и м а е ш ь, — резюмирует он, делая глоток, — вкусно. Спасибо.
Он смотрит на собеседницу без единой мысли в голове. Пытается собрать урывки воедино, чтобы получилось хоть что-нибудь понятное, но опиум путает сознание, вызывая тяжесть. Сириус тихонько рычит от бессилия и бросает попытки подумать прежде, чем говорить. Скажет, как скажется.
— Дорогуша. Представь себе Азкабан, — он как будто невольно слушается совета говорить короткими простыми фразами, — хорошо представила? И стражей представь тоже.
Делает паузу, снова отпивая приятный напиток, задумчиво скользит-стучит ногтями по чашке, выдерживая смутно знакомый ритм.
— Сколько их там? Как думаешь? Я не считал. Думаю, не меньше трёх сотен. Хорошо, если… Видела хоть раз вблизи? Одного, двух? Знаешь, как они чувствуются? — Неопределённо хмыкает, отпивая вновь. Как будто что-то смешное вспомнил или глупое.
— Ещё представь Тёмного Лорда, — Сириус заменяет привычное имя на словосочетание, которым почти никогда не пользуется, потому что чувствует, что сейчас выговорить не сможет. Не рискует портить впечатление от своей и так не слишком разумной речи, — такого… мммм… пафосного уб… убийцу, который стр-р-ра-а-ашно не любит слово «нет».
Сириус покрепче перехватывает чашку левой рукой, чтобы освободить правую, и поднимает её на уровень лица.
— Представила? Ха. А теперь смотри, — он поворачивается лицом к своей руке, пальцы которой складывает в виде пародии на мордочку и, глядя на неё, громко и чётко произносит: — НЕТ.
Пальцы раскрываются, как будто мордочка пришла в неописуемый ужас; Сириус озвучивает свой жест противным тоненьким «а-а-ах!», полным боли и вселенской обиды, затем поворачивается лицом к девушке, не забыв развернуть и руку так, словно она тоже смотрит.
— Что делает Великий и Ужасный? Возмущается. Как он возмущается? — Парень снова поворачивается к руке, будто ждёт от неё ответа, и рука послушно пищит, раскрывая импровизированный пальчиковый рот: — Фас, мои дорогие союзники!
Рука опускается, тон Бродяги меняется на загробно-загадочный, словно он рассказывает страшную сказочку детям младшего дошкольного возраста.
— И надвигаются тучи на Бр-р-ританию, и зап…полняют Лондон мрачные тени. Теперь они свободны! Нет больше запретов, нет замученных узников! Нападай, кушай эмоции; ах, тебе приг-ля-нула-сь чья-то душа? Бери! Лорд разрешил! — Голос меняется до почти торжественного, а в глазах проскальзывает звериная ненависть. Спектакль заканчивается так же резко, как и начался, и продолжает он уже нормальным тоном, хотя и всё ещё нетрезвым:
— Как только они получат отмашку… им будет плевать даже на эмоции. Огромные стаи обез-умевших тварей, так долго сидевш-вш…вших на голодном пайке. Они будут нападать без разбору, оставляя за собой овощные оболочки вместо людей. Что им твои охранные заклинания? Если у тебя нет того, чем я… что я ищу. Что им свет, который они запросто могут поглотить? Нужно что-то сильнее патронуса, чтобы справиться. Намного светлее.
Он переводит дыхание, мысленно похвалив себя за то, что почти не запинается, отпивает ещё немного чая и продолжает мысль:
— Или темнее. Вол… Лорда они не тронут. Не из-за соглашений и прочего дерьма. В нём нет ни счастья, ни страха, ни души. Ничего, что они могли бы сожрать. Идеальная защита.
Он хмыкает и одним глотком допивает чай.
— В нас не хватает счастья, чтобы дать отпор? Отли-и-чщно. Будем бороться своей чернотой.
Последние слова он говорит с неуловимой жестокостью в лице.
— Понимаешь?
За слоем серьёзности в глазах исчезает хмель.

Отредактировано Sirius Black (11-02-2015 18:32:17)

[ava]http://savepic.net/6370366.jpg[/ava]

И внутри у меня холодеет от жути:
Неужели я такой же, как все эти люди?

Не то, чтобы он надеялся, будто его речью проникнутся… Ладно. Надеялся.
Кто же так обидел эту славную девочку, что она ни слова теперь не может сказать, не укусив? Сириус слушает её насмешки, не имея ни малейшего желания скалиться в ответ. Его внутренний пёс тихо ворчит, недовольно подрагивают уши. Он переминается с лапы на лапу, испытывая кровожадное желание укусить дамочку за лодыжку, но сдерживается изо всех своих собачьих сил.
Неужели он точно так же утомляет людей, когда появляется настроение позубоскалить? Какая досада, а он-то считал себя неотразимым. Так и разочаровываются в жизни. Ещё огневиски, бармен! Но бармена здесь нет. Вот она, величайшая жизненная несправедливость; нет, это просто возмутительно, сколько ударов ему сегодня преподносит судьба.
Блэк, как и было велено, остаётся в кресле — уютном, кстати, очень, — но просто сидеть ему скучно ужасно, поэтому он начинает осматриваться по сторонам. Баночки, скляночки, статуэтки, ожерелья, предметы мелкой и не очень мебели, Мерлин, сколько же здесь всего, она что, ограбила антикварную лавку? Или не она; нет, конечно, не она, какой из хромой славной девочки воришка. Горбин сам это провернул, использовал свою брехливую шавку для отвлечения внимания, и вынес всю лавку. И тумбочку вон ту жёсткую тоже. С ней, наверное, собака обошлась плохо, поэтому она такая обиженная.
Из мелочёвки около стола взгляд Блэка выхватывает деревянный браслет. Маленькие чёрные звенья, три светлых побольше, светлый же крест с трещинкой и тёмная кисточка ниток на конце. Сириус понятия не имеет, что такое чётки, однако креста вполне достаточно, чтобы сделать простой и логичный вывод.
Девочка возвращается быстро. С задачей «протрезветь» он ещё не успел справиться, но по этому поводу не переживает даже. Как будто это она всерьёз.
Футляр в руках девушки заставляет пса собраться, и если не разогнать хмель, то хотя бы сделать мужественную попытку. Информацию, впрочем, он слушает цепко, укладывает её в свой пронырливый пёсий мозг аккуратными слоями, оставляя на полях пометки.
— Держу пари, я даже не замечу разницы, — едва слышно комментирует он. Элеонора — Но-ра — была столь же холодна, сколь прекрасна, и никакая громкая фамилия — Эй-ве-ри — не могла этого изменить. Сириус даже думает иногда, что будь она хоть немного истерична — о, не так, разумеется, как его обожаемая матушка, но к той понятие «чуть-чуть» не применимо по определению, — ему было бы легче. Просто знать, что она испытывает что-то. Но… эй, выше нос, пёсик, ты ведь всё изначально знал. Эй, не скули на луну, она-то уж точно не виновата ни в чём, просто бери чёртов браслет — ей, кстати, пойдёт, —  чтобы быть уверенным точно, что её душа никому не достанется, пусть и не зная наверняка, есть ли вообще у неё душа.
— Желаю. Не «что-нибудь», а всё, что тебе о нём известно. Дополнительные сведения оплачиваются отдельно, — кривая усмешка пробегает по его губам, и в этот момент он бесконечно горд («гордись-гордись-годись», — стучит набатом в висках), что не запнулся ни на одном длинном слове: это, конечно, его вечерний рекорд.
Блэк немного боится, что забудет к утру или к чёртовой матери, тут уж как посмотреть, всё, что она ему говорит, поэтому мысленно нажимает внутри себя на большую красную кнопку с грозной надписью «п о м н и т ь», и от этого ему становится чуточку легче: теперь можно не отвлекаться на тревоги и просто слушать, принимая к сведению всё, что может быть полезно.
Слушает, не мигая смотрит, неосознанно облизывает слипшиеся губы, теребит ремешок часов. Слушает, склоняет чуть набок голову по-собачьи, любуется аквамарином. Слушает, представляет, как лично наденет на руку, ласково касаясь пальцами нежной кожи.
— Благодарю, — скалится, и его тёмный взгляд снова вдруг падает на браслет из звеньев, и прежде, чем он успевает подумать, мысли невольно вырываются словами: — А это что? Сбыт заляпанных грязными пальцами душ в подарок к проклятым артефактам заставляет просить защиты у неба?
Он кивает на предмет своей язвительной шутки, стараясь избавиться от ощущения, что ему эта вещь необходима, а заодно объяснить себе, почему это глупо, и вспомнить, используются ли кресты где-нибудь ещё.
Опиум вновь напоминает о себе неуместной тяжестью, он морщится и едва сдерживается, чтобы не зарычать.
Выщербленное светлое дерево среди чёрного. Аквамарин. Элеонора. Душа?..

Отредактировано Sirius Black (11-02-2015 18:32:28)

[ava]http://savepic.net/6370366.jpg[/ava]Горошинами падают на пол слова, отзываются гулко в ушах.
— Ты сначала за браслет расплатись, — лицо разрезает жуткий пёсий оскал: браво! Отчего бы не пнуть собачку. Изгой, от которого отреклась семья; пусть он говорит, что отрекся сам, но кто в это верит. Сам он других оттолкнул. Да поздно об этом думать, просто не выглядит он платежеспособным для ироничной девочки со сломанной жизнью — не выгляжу, правда?
Громкие мысли мечутся в голове, но он не двигается с места. Ждёт, готовит дешёвое и небольшое, но всё-таки шоу.
Чётки ему не нужны — не нужны ведь, правда? — он слишком чёрен, чтобы искать наверху спасение. Он устал врать и скалиться, и если действительно есть там, к кому взывать, то им видно — видно, видно, видно... — что он лицемер, что он не поверит. Схватится за соломинку, вылезет — вытрет ноги, он ведь всегда делает только так.
Слова и обрывки заедают в его голове, повторяются трижды и на один лад, и ему хочется заткнуть уши в робкой надежде, что это поможет  (...может, может, может). Но нельзя, ведь тогда он прослушает то, что знать должен; интересно, зачем ей перо? Неужели отчёт пишет? В форме письма.
«Дорогой дневничок мистер Горбин, сегодня после закрытия заходил накуренный и пьяный идиот, толкнула ему аквамариновый браслет за две сотни галлеонов, сказала, что от дементров. Я молодец?»
Усилием воли гасит нездоровую улыбку с привкусом горечи. Блэк бы многое отдал, чтобы увидеть, как она лет в двенадцать вела дневник. Ведь вела же, должна была, почти все девчонки этим болели на младших курсах.
Безучастный рассказ вызывает в нём странное желание поместить девушку в кабинет истории в Хогвартсе. На кафедру преподавателя. Бедные дети бы зарыдали.
В какой-то миг в её голос проникают человеческие нотки — Сириус вздрагивает, тревожно-внимательно оглядывает её. Нельзя обрекать на такое Нору — нельзя, чёрт возьми, но эй, пёс, а как насчёт тех, кого ты обрёк на боль и метания своим...
Замолчи, замолчи, замолчи! Ничего — слышишь? — не было, его никто не ждёт. Даже Нора, пожалуй, и та не ждёт, больше не о ком говорить. Ему не дают покоя совсем другие мысли. Как изменились слова — ничуть теперь не похожи на лекцию, и он, наконец, понимает, в чём именно дело.
Шерсть на загривке становится дыбом, хочется лаять. Громко и неприязненно. Как на кошку. Как скоро его смогла снять ты, глупая девочка?
Тысяча галлеонов. Выражение его лица ничем не выдаёт мимолётное удивление: он и не претендовал на способность оценить артфект на глаз. Только пёсий оскал становится шире. Время для его маленького шоу подошло. Спасибо, дядюшка Альфред — нужно зайти домой как-нибудь, поговорить с портретом по душам, скучает, поди, — за доброту и наследство, благодаря которому ему и сумма эта — не сумма вовсе.
Рука проскальзывает во внутренний карман пиджака на уровне груди. В ладони Сириуса лежит кожаный мешочек. По виду в нём галлеонов десять. Не больше. Мысленная формула, едва уловимый жест пальцев — мешочек раскрывает пасть, и рука юноши постепенно в нем скрывается.
Дёшево и сердито — так сказал Сириус, который его покупал, хотя дешёвой сумка не была и близко. В силу сплетения заклинаний пятого измерения и охранных. А вот сердитой — была. Блэк не завидовал потенциальным желающим открыть мешочек самостоятельно. Просто он не любил волокиту и векселя.
Какое-то время он перебирает содержимое наощупь, сосредоточившись на поисках, а затем поочерёдно выкладывает на стол четыре свёртка, в каждом из которых по три сотни галлеонов.
— Тысяча за браслет, остальное за помощь и сведения, — бесстрастно сообщает он, надеясь, что между строк не читается «за моральное спасение», — чётки, так и быть, приму в подарок.
Если бы мимо «Горбин и Бэркс» в этот миг проходил дружелюбный идеалист, ему бы непременно показалось, что тон Сириуса потеплел. Даже жаль, что такового не оказалось.
— Береги свою шкуру, Вэнити, — он называет фамилию прежде, чем успевает понять, что происходит. Здравый смысл тактично помалкивает, память трусливо прижимает уши: всё же пробилась наружу, сломала уютное забытие. Он мысленно рычит, но вместо того, чтобы спросить себя вслух, какого, собственно, соплохвоста, продолжает свою фразу: — хреновые времена грядут. Подозреваю, кроме меня тебе некому сообщать очевидные вещи, поэтому я нагло пользуюсь положением единственного и неповторимого.

Отредактировано Sirius Black (11-02-2015 18:32:39)

[ava]http://savepic.net/6370366.jpg[/ava]Давно научившиеся здесь выживать,
Забывающие, как жить.

Бездонный мешочек с наличными, браслет, инструкция и чётки исчезают в кармане. Блэк молчит. Ему бы с досадой подумать о том, что пора отдавать пиджаки тем умельцам, что расширяют пространство карманов; ему бы подумать о том, что пора закупаться к очередной вечеринке, а о поводе не нужно и беспокиться, сам придёт; ему бы подумать о том, как добраться до Питера; ему бы подумать, как улыбнётся его прекрасная девушка, когда он придёт с цветами. Ну или хотя бы не думать ни о чём, чтобы голова оставалась пусть и тяжёлой, но всё же пустой.
Теперь, когда прорвало плотину спокойствия, воспоминания и мрачные мысли со страшной скоростью заполняют разум. Усталость, отчаяние, боль и страх — слишком много всего, чтобы улыбнуться, кивнуть на прощание и тотчас заявиться к Норе с браслетом.
Он чуть склоняет голову набок, гадая, видно ли по нему, как отозвались слова о ненужной шкуре. Он предпочёл бы, чтобы нет. Он понимает, что скорее всего — да.
«Фокус в том, Вэнити, что моя тоже».
Хмель отголосками плещется в голове, мешается и раздражает. Не веселит и — уж точно! — не спасает.
«Помоги ей, — пьяно канючит мозг, — ты же видишь, ей больно».
«Что я сделаю? Предложу на собачьем загривке её домой отвезти? Или визитку Андромеды выдам?» — огрызается сам себе, стараясь не вслушиваться в отзвуки тупой боли где-то в районе чёрного сердца. Однако вместо того, чтобы послушно уйти, он вдруг говорит:
— Я помогу, — не вопрос, потому что он сильно подозревает: ответом послужит короткое «нет». И прежде, чем девушка объяснит, почему именно он этого не сделает, Блэк продолжает:
— Не собираюсь быть человеком, который тебя видел последним перед тем, как ты загнулась от боли в своей ноге. Зелье уже взять негде, — «магическая аптека тем более не работает, да и не сунусь я туда ни за что: в Косом переулке мне делать нечего», — но я знаю, где можно взять немного другое болеутоляющее.
Блэк скалится и уточняет:
— Не в притоне и не в баре.
На его взгляд, маггловские аптеки ничуть не хуже. Кроме того, у некоторых из них есть неоспоримый плюс: работают они существенно дольше. Некоторые, например, вовсе не закрываются на ночь, места только нужно знать. Бродяга такие знает.
— Поэтому запирай дверь и забирай меня в гости, чтобы я знал, куда принести лекарство, а ещё убедился, что пункт «сдохнуть» в твоём списке дел не значится, — говорит он настолько невозмутимо, что кажется, будто так оно и должно быть.
Сам он прикасаться к замку не рискует. На воображение он не жаловался никогда, и даже алкоголь не мешает ему представить, в какую живописную кучку пепла он может превратиться, вздумай попробовать сотворить что-нибудь с дверью заведения в Лютном.
«Падали стоит держаться вместе», — он пристально смотрит на девушку, уверенный, что вполне сможет трансгрессировать и не расщепиться, как совсем недавно, когда...
Прикрывает глаза на мгновение. Чёртовы воспоминания.
Он мог бы исчезнуть тут же, но совсем не уверен, что обнаружит Эмму здесь же. Просто по причине слизеринской гордости и вредности.
Эмма?..
Впервые за долгое время он подумал о собеседнице, называя ее по имени. Измени букву — и выйдет другое, от которого кажется, что его чем-то тупым и ржавым проткнули.

Отредактировано Sirius Black (11-02-2015 18:55:52)