1. Участники: Эван Розье, Шарль Розье
2. Место: бар Лютного переулка, потом - "Дырявый котел", дальше по обстоятельствам
3. Время: 28 августа 1979
4. Краткое описание:
Нет места лучше дома. Нет людей лучше родственников.
Нет места лучше дома [28.08.1979]
Страница: 1
Тема закрыта
Сообщений 1 страница 10 из 10
Поделиться123-09-2014 23:33:51
Поделиться227-09-2014 18:35:40
Розье сидел в баре и мрачно смотрел на четвертый или пятый по счету стакан огневиски. Если бы он вздумал все-таки посчитать количество выпитого, у него, несомненно, тут же разболелась бы голова, но, на счастье, ему было не до того, чтобы заниматься подобной ерундой. Неделя у Эвана выдалась не самая легкая, в ответ на что в груди его поселился некий неизвестный науке зверь, и Розье был в полной растерянности, не зная, что ему с этим зверем делать. Больше всего к его состоянию подходило слово "отчаяние". Он словно бы держался из последних сил, чтобы эта бездна отчаянья не хлынула наружу неконтролируемым потоком эмоций. Эван поднял глаза от стакана. Соседний стол плавно дрейфовал куда-то в сторону севера.
Вспышка слева. Какой-то нетрезвый гражданин не устоял на ногах, и содержимое его стакана оказалось на рукаве мантии Розье.
- Прости, приятель, ты крайне неудачно сел.
Он двинулся дальше.
- Эй! – выкрикнул Эван, подрываясь с места, стены опасно закачались, словно тростник под порывом ветра. – Извинения не принимаются.
В ответ мужчина только пожал плечами и пошел к своему месту.
- Утихни, приятель, - прилетело Розье из-за его широкой спины.
Гнев затопил все его нутро. Неведомое животное встало на дыбы. Оно почуяло пищу. Эван не стал вдаваться в долгие рассуждения. Будто загнанный в угол, он был готов к одному – драться до последнего. Не молниеносным, но тем не менее изящным жестом он выхватил палочку.
- Stupefy!
Ничего удивительного, что он промахнулся. С таким прицелом он не попал бы и в слона, вздумай тот чем-то его оскорбить. Бутылка за соседним столиком брызнула осколками. Посетители синхронно укрылись под ним. Послышались возмущенные возгласы. Кто-то раздраженно заторопился к выходу. В Лютном переулке было не принято вызвать авроров, но далеко не всем хотелось становиться участниками разворачивающегося кордебалета.
Розье не стал тратить время на то, чтобы прицелится получше.
- Everte Statum!
Снова звон бьющегося стекла. На этот раз заклятие, миновав барную стойку и бармена, пригнувшегося за ней, влетает в дальнюю стену.
- Impedimenta! – его противник наконец-то раскачался и совершенно точно не собирался спускать Розье нападение, пусть и не достигшее цели.
- Protego!
Удивительно, но каким-то чудом Эвану удается вполне успешно отразить летящее в него заклятие.
- Pe…
Что-то врезается ему в спину. Тихо охнув, Розье понимает, что сзади кто-то что-то кричал, но на этом сознание покидает его.
Магия
Stupefy - оглушающее заклятие.
Everte Statum - заклятие, которое отталкивает противника так, что он при этом летит кувырком в воздухе.
Impedimenta — чары помех. Заклинание сбивает жертву с ног и замедляет, или полностью останавливают цель на короткое время
Protego — заклинание защитной магии, отбивающее нападение противника.
Поделиться304-10-2014 17:57:56
Несмотря на то, что этот бар отнюдь не был тихим местом, все звуки как бы протекали мимо Шарля, образовывая вакуумный шар. А ведь выпил он не так уж много - пропустил парочку стаканов огневиски под неинтересную болтовню соседа. У волшебника не было плохого настроения или грузных чувств, как в первые дни своего пребывания дома. Он почти адаптировался, нашел людей, готовых давать взаймы, пока тот не найдет работу, собрал новые материалы для исследования, рассортировал старые. Словом, все шло своим чередом; плавно и мягко один день сменялся другим.
А этим приятным, хоть и немного мутным и тягучим вечером, беспокоила Розье только маленькая, почти не заметная мысль.
А что с ним? Что с ним, с его братом?
Отчего-то маг был уверен в том, что даже если бы в далеком-далеком прошлом он был бы близок с Эваном, он никогда бы не стал для младшего авторитетом, слишком разными они были.
И если бы сначала это и была бы любовь, восхищение и привязанность, как к кому-то старшему, то рано или поздно Шарль просто стал бы противен ему - так происходит повсеместно. Разочаровываемся в наших кумирах, а потом ненавидим их, а мелочи, которые раньше заставляли сердце замирать, начинают жутко действовать на нервы - каждое движение и каждый их вздох, то, как они ходят, едят или дышат. Может быть, это проклятие многих братьев и сестер. Они так или иначе возненавидят друг друга.
Лучше никак, чем что-то подобное.
Вот, что решил для себя Шарль, но из этих рассуждений его выдернул знакомый до резьбы в ушах голос, выкрикивающий заклинания одни за другим.
- Stupefy!
Нет сомнений, кому принадлежит этот голос. Это он. Розье-младший.
Несмотря на скверные обстоятельства, в которых ему пришлось увидеть Эвана, он не вызвал у Шарля отторжения или желания скрыться и остаться неузнанным, скорее, наоборот: что-то щелкнуло в груди у старшего, он вздрогнул и заулыбался (по-своему, немного натяжно), далекая связь между ними и не таким уж плохим прошлым заставила облегченно вздохнуть. Но вздох этот не избавил его от тяжелого груза, который остался у него еще со Франции, с золотых песков.
- Everte Statum!
Та самая характерная улыбка сползла с лица. Братец еще в детстве был скандалистом (это Шарль запомнил хорошо), но сейчас немного заигрался. И, как старшему и более сдержанному, ему нужно остановить Розье.
- Protego!
Минуя несколько препятствий в виде перепуганных дам, волшебник становится позади Эвана. Рука его тянется к палочке, и он замечает; ладонь дрожит, как при треморе – давно он не использовал этот инструмент по этому его назначению.
Раз-два-три.
- Stupefy!
Извиняться за произошедшее мужчина не стал, предпочитая лишь окинуть всех хмурым взглядом, поддерживая тело потерявшего сознание братца. После чего решает отвезти младшего к себе в номер. Домой.
Поделиться408-10-2014 14:44:17
Эван нехотя разомкнул веки и вперил нетвердый взгляд в потолок. Он удобно покоился на широкой постели, обутый и почему-то в одних только брюках, мантия и рубашка успели благополучно куда-то испариться.
- Что за дракл?..
Розье сел на постели, свесив ноги. Стены немного пошатались, но всё же установились в вертикальном положении. Он был абсолютно уверен, что засыпал не здесь. Или вообще не засыпал?..
По спине пробегает холодок опасности. Он вспоминает пьяную недодраку в баре, парочку лишних стаканов огневиски и подлое нападение со спины. Эван и сам предпочел бы атаковать врага таким образом, но сейчас он был возмущен в равной степени, что и напуган. Что произошло?..
Голова закружилась и он без сил откинулся на покрывало. Было что-то еще, что-то опасно екающее в животе, что-то чего он пока не замечал. Пораженный внезапным озарением он резко поворачивает голову влево. Рука расслабленно лежала на постели, а на белой в лучших аристократических традициях кожи виделась метка, более не скрытая рукавом. Эван некоторое время созерцал её, словно парализованный. Паника хлынула в его сердце, он рывком вскочил на ноги, перебирая в голове непереводимые с французского и не слишком цензурные мысли. В этот самый момент он обнаружил, что в комнате был не один. У окна стоял мужчина. Розье резко подтянул левую руку к груди, словно пытаясь скрыть то, что и так было уже доступно его обозрению.
- Нет, нет, нет, - медленно проговорил Эван, надеясь, что морок исчезнет. Он не видел его много лет, но он точно знал, кто сейчас стоит напротив него.
- Шарль?.. - хрипло вырвалось у него, хотя он и был совершенно уверен, что не ошибается.
Нет, не может такого быть. Тебе нечего здесь делать. Тебе нечего делать в Англии, тебе нечего было делать в том баре... И тебе уж точно совершенно нечего делать в моей жизни!
- Какого... дракла?! - собственно, это было все, что Эван был в состоянии сказать, и к тому же очень емко отражало все, что он думает об этой встрече.
Его детский кошмар словно бы ожил, обзавелся настоящей кровью и плотью. Вот, он, ребенок, купается в родительском внимании, получает наставления, как следует вести себя единственному наследнику. "Ты очень важен, Эван, - словно бы говорят они ему, - ты наша последняя надежда. Ты бесценен как наш единственный сын." И, вот, Шарль, раскаявшийся, возвращается в отчий дом и в один момент отбирает у него все эти привилегии, рушит жизнь, которую создал сам своим предательством.
Ты предатель, Шарль! Ты не имеешь никакого права стоять здесь! У тебя нет никаких прав! Ты больше не Розье! Давно не Розье! Хоть ты и нападаешь со спины.
Поделиться516-10-2014 01:08:03
Розье лишь поводит плечом чуть назад, до хруста. Пять шагов. От него до его прошлого в лице брата - всего каких-то пять шагов. И выдержать эту дистанцию, под натиском вины, оказывается слишком сложно. Шарль разворачивается на каблуках обуви лицом к брату, покусывает губу, опуская взгляд. Первые три шага - это неудачная попытка найти хоть какие-то слова, чтобы все объяснить (и младшему, и самому себе). А последние два - скрип половицы, которую давно бы следовало заменить, и нелепый незавершенный жест; повисшая в воздухе рука, которая тянется то ли обнять, то ли утешительно похлопать по плечу Эвана.
Что мне ему сказать? На протяжении всей этой неприятной истории этот вопрос оставался открытым, но ответ "аристократ" так и не придумал. Шарль пытается не смотреть на брата, на его метку, в частности. Эта клякса - красивый и даже, в каком-то смысле, подходящий к образу младшего Розье рисунок, не более чем символ и связь. Но посмотрев на нее раз, другой, волшебник задает себе вопрос.
А вдруг это было убийство?
Вдруг мысли его брата в какой-то момент стали выходить из под контроля, стали слишком резки, и вот их, вместе со всякой личностью, решили вырвать и убить, выжигая на коже пометку.
Верность или все-таки рабство? Сам ли решился ты? Почему?
Старший уже сомневается, что ему стоило бы находиться здесь. Но, опуская руку вниз, он не спешит сбегать и во второй раз, а делает глубокий вдох. И отвечает.
- Семья - это нервотрепка, братец, вечное напряжение, да? - надо говорить, и очень аккуратно. В такие моменты легко останавливаешься перед неярким светом озарения и находишь много причин, чтобы не умирать, наивно отрицая необходимость братоубийства и возможность появления лужи крови под одним из них.
- К примеру, даже сейчас ты боишься за себя и свое наследство, ведь именно такому определению слова "семья" тебя учили, верно? - Шарль отворачивает рукав свитера и смотрит на запястье, будто бы там есть часы. Скорее всего, это было в два часа ночи, а это значит, что в Париже сейчас плюс один час... Кажется, что это совершенно не важно, но это не так, будь они сейчас во Франции - он бы, в теории, уже пережил неприятный разговор с братом и знал бы, чем все это кончится. А ведь еще двадцать четыре часа назад ему было абсолютно наплевать сколько там часов в покинутом городе, да и вообще, во всех городах и странах бренного мира.
Смешанные ощущения.
-Так вот, забудь об этом, Эван. Я увидел тебя и захотел помочь, потому что ты мой брат, - замялся, - помочь и извиниться. Но только перед тобой.
За сегодня я сказал ему больше слов, чем когда-либо еще.
Пересекались они не так уж часто, буквально перебрасываясь парой слов; на каникулах в завтраки, обеды, а ужинал Шарль в компании самого себя.
У Розье-старшего голос всегда был сиплый и густой. Но сейчас он почти не может говорить громко и полным звуком, как легко делал это со всеми раньше. То ли простужен, то ли посадил, то ли от волнения. Но слово "прости" ему пришлось скорее выстанывать, чем произносить.
Отредактировано Charles Rosier (16-10-2014 01:08:35)
Поделиться620-10-2014 15:51:17
Эван пару мгновений удивленно созерцал протянутую руку, а потом резко шарахнулся в сторону, смерив брата презрительным взглядом.
- Семья? А что ты можешь знать о семье? - огрызнулся младший. - И я не боюсь тебя.
Это была откровенная ложь. Хоть Эван и понимал, что пути назад для Шарля уже нет, с фамильного древа выжигают раз и навсегда, отделаться от липкого страха не получалось. И татуировка... метка, прикрытая подрагивающими пальцами правой руки, только подливала масло в огонь. Черный рисунок был спокоен, но Эвану казалось, будто кожа под ней горит.
- Ты бросил свою семью. Отвернулся от нас. От наших традиций, нашей крови, нашей фамилии, - голос его слегка подрагивал, но он упрямо продолжал говорить. - И, знаешь, спасибо тебе за это. Благодаря тебе у меня есть все, что я сейчас имею. А нашим... моим родителям не нужен такой сын, как ты! Они гордятся мной!
Не совладав с собой, Розье перешел почти на крик. Он никогда не говорил этого вслух и сейчас чувствовал внезапное облегчение, но прочувствовать его толком так и не сумел. Следом накатила горечь. Горечь, злость, безумие, которые словно бы разъедали его мозг. Эван чувствовал себя отравленным, и яд уже струился по его венам. Его не вытравить, не убрать. С ним уже ничего нельзя было поделать. И самое страшное, что у этого яда было имя.
"Они гордятся мной" отдалось тупой болью в висках. Нет, нет, хватит.
Он открыл было рот, чтобы разразиться очередной тирадой по поводу этого слабого затравленного "прости", но с его губ вдруг сорвались совсем другие слова.
- Как ты это сделал?
Эван слышит словно бы со стороны свой голос, он хочет заставить его-себя замолчать, но не может.
- Как у тебя это получилось? - Я просто не понимаю. - Неужели ты правда не веришь во все, чему нас учили? Не веришь в наше происхождение? В наши традиции? В нашу кровь? Она ведь и в твоих венах! Как ты это сделал?!
Он снова переходит на крик, но голос срывается.
Скажи мне, Шарль, потому что я не понимаю. Я не понимаю, что происходит в моей голове. Я не понимаю, что я чувствую. Я не понимаю, как это вообще возможно.
Может быть, это какая-то ошибка. Может быть, ты на самом деле чистокровная... Это единственное возможное объяснение. Другого не существует. Такого просто не может быть.
В нелепой попытке защититься от происходящего Эван выхватил из заднего кармана брюк палочку, которую брат благородно оставил при нем.
Помогите мне кто-нибудь... Помогите...
Отредактировано Evan Rosier (20-10-2014 16:29:16)
Поделиться722-01-2015 02:40:10
- Марионеточник
- Сообщений: 411
- Уважение: +769
- Позитив: +51
- The hell do you know about family, huh?
- Nothing.
(с) OUAT, 01x01 «Pilot»
Слова Шарля, призванные отрезвить младшего Розье, напомнить ему о том, что я не враг тебе, Эван, не соперник, только подливают масла в огонь, и все происходящее начинает распадаться на куски, как плохо подобранная мозаика.
Раз — и брат отшатывается от протянутой руки, и это, вместе с презрительным взглядом и колючими словами, бьет наотмашь, каждое слово — удар за ударом. Каждый из них Шарль принимает стойко, потому что и правда виноват перед ним, потому что и правда бросил его, потому что все могло бы быть иначе, что бы там Эван сейчас не нес, — что если... если бы я остался, — он скользит взглядом по рукам брата, замечает, как дрожат его пальцы, прикрывшие Метку, — носил бы ты тогда этот знак? Верный слуга? Раб? Убийца? Кто ты теперь, Эван?
Шарль смотрит на брата и почти не узнает его.
«Да уж побольше тебя! — в запальчивости закричал бы Шарль, будь ему все еще восемнадцать или посмей Эван тогда бросить ему подобный упрек. — Потому что ты сам ни черта не знаешь! Что есть твоя семья? Расскажи! Вот эта тряпка, которой все только и делают что гордятся? Или кресло, о которое протирали мантии восемь поколений до тебя? Или, может быть, все эти пресные лица, grand merci, ma tante, quel joli toutou, où vous avez acheté ces gants, charmant, charmant, — передразнил бы он и зло сплюнул на садовую дорожку. — Скажи мне, что знаешь о семье ты, Эван?»
Но Шарлю давно уже не восемнадцать, и он ничего не говорит, только сжимает правую руку в кулак, разжимает и сжимает вновь, стараясь не дать ярости младшего брата заразить и его.
Мне очень жаль, Эван, но... Ты прав: я ничего не знаю о семье.
Вместе с этой мыслью накатывает неожиданное, прохладное равновесие, он смотрит на Эвана с горечью. У старшего Розье нет семьи.
Два — Эван дышит тяжело, как рыба, выброшенная на берег, и с его губ срываются новые и новые слова: вопросы катятся, как снежная лавина, а Шарль не пытается его остановить: пусть уж выговорится один из них. Вдруг они оба сорвутся, если начать перебивать?
Ту семью, la famille, что была с ним связана кровью и гордой фамилией, ту, что судьба выбрала за него, он потерял — отрекся сам ради глотка мимолетной свободы и чувства к женщине, которое тогда считал любовью, а теперь и сам не мог понять, чего в том было больше — любви или страсти.
Ту семью, которую он мог бы выстроить своими руками по кирпичику, которой мог бы дорожить, начав все с чистой страницы, Шарль толком построить не умел: романтика влюбленности быстро разбилась о быт — в чужой стране, лишенный всех связей и крупных сбережений, он узнал, что исследователи получают не так уж много, что прокормить семью нужно уметь, и это особенно сложно, когда ты не привык жить затянув пояс потуже. А еще были его эгоизм, нежелание обивать пороги и унижаться, тоска по прежней жизни и кровной семье, чувство вины перед братом... Сколько ночей он спал действительно спокойно?
Три — Эван выхватывает волшебную палочку, которую Шарль и не подумал забрать: он пришел с миром, не с войной, и Эван брат ему, а не пленник. Шарль вскидывает руку в успокаивающем жесте и медленно спрашивает:
- Ты правда хочешь знать? — Голос осип от напряжения, и ему приходится прочистить горло, прежде чем говорить дальше. Ты правда готов слушать, а не снова срывать глотку, доказывая, что я предал все, что можно было? Ведь для тебя все так просто... Бросил, отвернулся, не веришь... А если скажу, что мне сдохнуть порой хотелось, ты поверишь или снова заведешь свое?
Шарль мучительно, с усилием проводит рукой по лицу, чувствуя, что заводится, рассеянно оглядывается по сторонам, опускается в жесткое неудобное кресло, упирается локтями в колени и на мгновение опускает лицо в ладони. Он мечется — и внутри, и мечется по комнате, не находя себе места не только в этой бетонной коробке, но и на просторах целой страны. А затем поднимает голову и пристально смотрит не на младшего брата, а на волшебную палочку в его руке:
- Твои чувства подчиняются крови, традициям? Постарайся хоть раз в жизни ответить честно — себе, не мне, — негромко начинает он. — На третьем курсе я поймал себя на мысли, что мои симпатии, моя неприязнь подчиняются совсем другому закону — люди нашего, — Розье спотыкается на этом слове, но заставляет себя продолжать — опасается, что стоит замолчать и Эван его перебьет, — круга не всегда бывают приятны и желанны, а тех, кто вырос среди магглов, я не могу ненавидеть только за то, что им не повезло родиться в другой семье. Позже я верил, что буду счастлив, потому что со мной будет женщина, которую я люблю, и люди, которые ценят меня самого, а не список моих предков или счет в банке. Мне недостаточно богатого наследства, роли, которую мне навязали, и жены, которая не более чем удачная партия, вещь, — он выплевывает слова, презрительно кривится, вспоминая помолвку, от которой бежал, — и хорошо, если вещь красивая, такой можно хотя бы любоваться, другая же не вызовет ничего кроме раздражения. Тебя всерьез устраивает жизнь, насквозь построенная на фальши и пропитанная нелепой ненавистью к тем, кого ты даже не знаешь?..
Он глубоко вдыхает, прерывая сам себя, — а слова все рвутся и рвутся наружу, так хочется сказать, что он ничего не забыл, что ценить традиции, историю, кровь, можно не презирая, но Шарль удерживает все это внутри — еще чего доброго брат подумает, что он учить его вздумал, да и все равно не поймет, не захочет увидеть дальше собственного носа.[NIC]Charles Rosier[/NIC][AVA]http://sd.uploads.ru/SBC61.png[/AVA]
Français
Grand merci, ma tante, quel joli toutou, où vous avez acheté ces gants, charmant, charmant — большое спасибо, тетушка, какой красивый щеночек, где вы купили эти перчатки, прелестно, прелестно.
La famille — семья.
Отредактировано Game Master (22-01-2015 02:46:29)
Поделиться804-02-2015 12:48:42
Предисловие
Во-первых, это странный пост. Правда, странный. И, да, я писал его слегка под градусом. Кароче, все, что написано курсивом и без тэгов (прошу не править) - АУ. Возможная ветвь развития события в RAFEAR и к происходящему не имеющая никакого отношения.
Спасибо за внимание,
всегда ваш Розье.
Ее звали Мари. Она сидела в удобном кресле (точно таком же, как мое), впрочем, какие еще кресла здесь могут водиться. Она молчала. Я молчал тоже и разглядывал ее ноги, прятавшиеся под строгой красной юбкой до середины бедра. Ей было под тридцать, но ее наивно распахнутые глаза делали ее похожей на студенточку первого курса.
- Может быть, кофе? – спросила она вкрадчивым голосом. Так осторожно говорят с человеком, у которого в руке нож, и он в любую секунду может сорваться и порешить всех присутствующих.
- Кофе, - без особого энтузиазма кивнул я. Меня начинало ощутимо подташнивать.
Ее звали Мари, и ее посоветовали твои друзья. Не мои, конечно, мы ведь оба знаем, что у меня нет друзей.
- Ты правда хочешь знать? – говорит Шарль. И Эван понимает, что не хочет, вся энергия, злоба, все то напряжение и страх, что он копил эти годы, вдруг исчезают. Точнее – преобразуются в страшный пресс, который давит на хребет так, что хочется упасть на колени и больше не подниматься.
Эван знает о семье очень многое. По крайней мере, в этом уверен он. Например, Эван знает, что, когда ты – единственный наследник, нельзя позволить себе оступиться, нельзя сделать ни единой ошибки, ведь без тебя фамилия Розье перестанет существовать. Это кресло энного века, доставшееся от бабушки по какой-то там линии – семья. Все это – твоя семья. Фамильный перстень отца. Перстень, который ты вернул, уходя навсегда, и который теперь красуется на моем пальце. Перстень, говорящий всем «я – наследник» - вот что такое настоящая семья. Долг и обязательства, традиции и ответственность.
Или ты скажешь нет?
Ее звали Мари. Говорить с ним как с особо опасным преступником или психотическим больным она взяла за правило.
- Вы акцентуант, - говорит Мари.
Я делаю удивленное лицо. Просто, чтобы она продолжала говорить. На самом деле, мне глубоко плевать, что нацарапают эти милые ручки с всегда наманикюренными пальчиками в моей карте.
- …роли, которую мне навязали, и жены, которая не более чем удачная партия, вещь, - произносит Шарль, и Эван невольно вздрагивает всем своим существом.
***
- Тебе пора жениться Эван.
- И найти работу, - ехидно добавляет Розье со своего кресла в гостиной. Лицо отца скрыто газетой.
Вдруг повисает драматичная пауза. Газета свернута пополам и отложена в сторону.
- На приеме в следующую пятницу ты сделаешь предложение мисс Гринграсс. Не беспокойся, все детали уже улажены. Это очень выгодная партия.
- Нет! - восклицает Эван и вскакивает на ноги.
- Нет? – переспрашивает его отец, не повышая голоса, - мой мальчик, это не предложение и уж точно не просьба.
Эвану становится трудно дышать. Он не может жениться. Он… он… Он должен что-то сказать отцу, что-то очень весомое. Я люблю другую? Смешно, и смех этот разбивает на осколки зеркала и рвет драп на окнах.
- Она блондинка, - сокрушенно выдает Эван, все еще чувствуя себя рыбой, выброшенной на песок.
- Избавь меня от своих глупостей! – отец, наверное, впервые повышает на него голос. – Ты женишься на Патриции или отправишься вслед за братом!
Эван теряет дар речи. Шарль не упоминался в том доме уже… сколько лет? Да с тех пор, как мамочка получила от него прощальное письмо. «Брат» бьет как пощечина. «У меня нет никакого брата!» - хочет закричать Эван, но молчит, впервые в жизни не в силах что-либо сказать.
- Ты женишься на Патриции. Я больше не намерен возвращаться к этой теме.
- Да, - выдает Эван помимо воли. Выдает из-за страха перед своим боггартом, выдает из-за фамильного перстня на пальце, выдает… Потому что он – чистокровный аристократ Эван Розье, единственный сын и наследник, и он не может сказать своему отцу ничего кроме «Да, конечно, я с радостью возьму мисс Гринграсс в жены, если вы, папенька, сочли ее удачной партией».
Отец встает и уходит из комнаты. Он даже не хлопает дверью – этого не нужно.
Эвану хочется пасть на колени и закричать, завыть, проклиная все сущее. Отец знал, чем его уколоть, и эта игла вошла в сердце рядом с похожей, вонзенным туда же прекрасным огненным божеством.
Эвану невдомек, что отец сорвался на него не просто так. Он и понятия не имеет, что дело в том, что сегодня утром Розье-старший видел в Лондоне своего «больше не сына».
***
- Тебя всерьез устраивает жизнь, насквозь построенная на фальши и пропитанная нелепой ненавистью к тем, кого ты даже не знаешь?..
Эвану тяжело стоять. Пресс давит и давит на его хрупкий позвоночник. Он держит брата на прицеле волшебной палочки, и, упорно не выпуская ее из рук, падает на колени.
Ее звали Мари. И они не говорили о самом главном целых шесть сеансов. Мари была плохим психотерапевтом.
- Ей было 29, - говорю я отстраненным тоном, - автокатастрофа.
Воспоминания накидываются одно за другим, но почему-то не о ней, а о задрапированных черным зеркалах, катафалке во дворе и Блэке, нашедшем меня на чердаке с бутылкой виски.
«Будь мужчиной, Розье, езжай на похороны. Потом сразу в бар, а потом - в бордель. Встать, говорят тебе, ленивый ублюдок.»
- Дети? – прерывает Мари мои невеселые воспоминания.
- Нет, - лаконично отвечаю я. Однажды ты была беременна. Мы не хотели детей. По крайней мере, не хотел я, а ты хотела, чтобы я думал, будто не хотели и мы. Не знаю, как оно на самом деле. У тебя была нервная работа – результатом послужил выкидыш.
- Тебя всерьез устраивает жизнь, насквозь построенная на фальши и пропитанная нелепой ненавистью к тем, кого ты даже не знаешь?..
Эван стоит на коленях и тяжело дышит, словно после бега. Он опускает палочку, но не выпускает ее из руки. Эван смотрит на Шарля. Вот он – герой твоих ночных кошмаров, твой боггарт, вот он – во плоти.
Эвану не страшно. Внутри него что-то происходит, рвется наружу. Он поднимает на брата тяжелый взгляд.
- Акцентуант, - говорит Мари так, словно бы ведет лекцию (веди она ее так - давно бы погнали эту дамочку из университета взашей), - это человек со сложным характером, говоря простым языком. Его личностные особенности находятся в пределах нормы. Почти на самой границе.
«Шаг вправо, шаг влево – бездна» – думаю я. Мне не особенно интересно. Последнее время мне неинтересно вообще ничего. Я, кстати, так и не пошел на похороны. Продолжил пить на чердаке нашего – уже моего – дома.
- Будь у вас более располагающая генетика – продолжает вещать Мари, - или будь ваше детство менее благоприятным. Ну, знаете, стрессы, военное время, плацдарм для развития чувства, что вы избранный – вы давно перешагнули бы эту грань. С вас можно писать учебник. Вы были бы классическим психопатом истероидного типа.
Эван поднимается с колен.
- Ты, можно сказать, побывал на обоих сторонах? Успел посидеть на двух стульях? И где же тебе было лучше? Ты ведь был несчастлив и там, и там. И теперь зовешь меня с собой? Призываешь о чем-то задуматься? Впрочем, не отвечай, что с того толку.
Эван отряхивает мантию. У него совершенно остекленело ясный взгляд, только челюсти чуть сжаты. Постепенно губы все же растягиваются в обаятельную полуулыбочку.
На моей жизни стоит черный и жирный крест. Будь здесь Мари, она бы назвала меня психопатом. И поставила нужную галочку в толстой истории болезни. Что ж. В этом она бы не ошиблась, хоть и была крайне плохим психотерапевтом.
- Мы с тобой, братец, пойдем на увеселительную прогулку. Если ты против – я заплачу. Благо, мой банковский счет не перекрыли. – Эван истерически смеется. Я же согласился жениться на Патриции. Осталось только дождаться пятницы. – Ох, миль пардон. Знаешь Ральфс? Мы пойдем в гости. Боюсь, из номера нельзя аппарировать, поэтому выйдем на улицу.
- Отказы не принимаются, - добавил Эван, не оборачиваясь, увлекая за собой свою публику. Что может быть лучше публики? Даже если это твой собственный брат.
Ее звали Мари, и она была отвратительным психотерапевтом.
Эван зажимал ей рот рукой, чтобы секретарша не услышала ее стонов, а потом уходил, поправив галстук и стирая помадный след со щеки. Он больше ничего не чувствовал. «Наверное, стоило пойти на похороны,» - думал он иногда.
Отредактировано Evan Rosier (04-02-2015 12:49:36)
Поделиться908-02-2015 01:26:58
- Марионеточник
- Сообщений: 411
- Уважение: +769
- Позитив: +51
Эван — который так отчаянно, так упрямо стискивает палочку, как единственное спасение, единственную опору; который падает (перед ним?) на колени — напоминает Шарлю разбитый фарфор. Еще мгновение назад украшение любого приема в доме Розье, его гордость и честь, теперь — искореженный, склеенный кое-как из кусков, неосторожно тронь — порежешься. Наверное, и цвет его лица мог бы поспорить с фарфоровой белизной. Черт знает. В комнате слишком темно, чтобы разглядеть.
Кто ты?
Шарль смотрит на юношу перед собой и пытается увидеть в нем мальчика, который рос с ним под одной крышей, но снова видит только осколки фарфора, которые расходятся и сходятся вновь, растревоженные тяжелым дыханием, сочащиеся змеиным ядом — на каждое слово по убийственной капле — звенящие, ощерившиеся от смеха, в котором нет ни радости, ни здоровья.
Что с тобой происходит, Эван?
Он так хотел бы сказать: «Я не чужой тебе, Эван». Но и это неправда. Чужой, совсем чужой — не потому что бы Шарль отрекся от семьи, а семья — от него, о нет. Все началось гораздо раньше. Эван — его младший брат, его плоть и кровь, мальчишка, которому он так мало уделял времени и внимания и не пытался уделять больше. Он ревновал, так глупо и по-детски, когда неожиданно перестал быть центром своей маленькой вселенной — внимание, которое раньше безраздельно принадлежало ему, утекло к маленькому капризному существу, которое нарекли Эваном и его братом, и не в его силах было этому помешать. Прошло некоторое время, и Шарль научился мириться с этим, плохо ли, хорошо, но научился, но тогда он не нашел ничего, что могло бы быть интересно им обоим, хотя и не подавал виду — он не был враждебен брату, он играл с ним, но никогда не мог по-настоящему вложить в это душу. Потом был Хогвартс, когда домой Шарль возвращался только на каникулы, потом было бегство, затянувшееся на почти девять лет.
Столько лет ему не приходило в голову искать в Эване близкого друга и близкой души (да и нашел бы он?), и в этом была его ошибка. Слишком поздно теперь пытаться что-то исправить.
Да что ты знаешь вообще о моей жизни? А ты, ты, так крепко вцепившийся в свой единственный стул, счастлив?
Эван говорит «Не отвечай» — и Шарль не отвечает: ему осточертело нести свою правду тем, кому она не нужна, срывать голос перед теми, кто слышать не хочет. Когда-то он был готов биться до последнего — спорить, убеждать, ссориться, но время его охладило. Розье-старший усмехается. У тебя золотая клетка, Эван, и золота ее тебе достаточно, я, может быть, и не был счастлив ни в ней, ни за ее пределами, но я был свободен, хотя свобода и принесла мне только испытания; я искал и до сих пор ищу. Я никогда не был оптимистом, но я все еще могу быть счастлив, а ты, ты можешь?
Виктория?
Шарль хмурится, услышав знакомую фамилию. Естественно, что в первую очередь он вспоминает свою однокурсницу, а не ее младшую сестру. Он недоумевает — откуда Эвану знать ее, зачем, к чему осквернять себя обществом полукровки. Он не понимает — «Мы пойдем в гости» — неужели к Ральфс? Какая глупость, нелепая мысль. Интуитивно Шарль чувствует, что речь идет вовсе не о доме Виктории, но он слишком мало знает своего брата, чтобы понять его странную, нервозную речь.
T'es sérieux?
Эван идет не оборачиваясь, а Шарль, хотя и поднялся на ноги, не трогается с места. Нет уж, братец. Так не пойдет.
- С чего ты взял, что я пойду? — спокойно и звучно спрашивает он, не пытаясь Эвана остановить. — Или ты думаешь, что я побегу за тобой, только потому что ты решил, будто можешь устанавливать правила? Что ты хочешь мне этим доказать? Я с некоторых пор, знаешь ли, предпочитаю прогулки, цель которых мне известна и понятна.[NIC]Charles Rosier[/NIC][AVA]http://sd.uploads.ru/SBC61.png[/AVA]
Отредактировано Game Master (08-02-2015 01:30:39)
Поделиться1005-03-2015 00:35:33
– Три часа ночи! Какого черта ты мне звонишь?!
– Забери меня отсюда.
– Ты сейчас где?
– Дома. (с)
Эван отряхивает мантию. У него совершенно остекленело ясный взгляд, только челюсти чуть сжаты. «Понятное дело – встреча с братом дело далеко не из приятных.» Постепенно губы все же растягиваются в обаятельную полуулыбочку. «Надо проститься, как подобает. Снисходительно и навсегда, никаких истерик»
- Мы с тобой, братец, на этом должны проститься. Я не желаю больше тебя видеть. Если ты против, я заплачу. Благо мой банковский счет не перекрыли, - В отличии от твоего. Как здесь не прорваться издевательскому смеху?
- Ох, миль пардон.
Я же согласился жениться на Патриции.
- Боюсь, из номера нельзя аппарировать. – Не бойся, я не собираюсь хлопать дверями. Ну разве что чуть-чуть. Чтобы показать, как меня раздражает твоя недостойная персона.
- Прощай. Отказы не принимаются, - Эван уходит, не оборачиваясь.
Он моргает. Глупое вездесущее «Ральфс» почему-то сорвалось с его губ. Вместо фамильной гордости, вместо злости, вместо страха. Что, Мерлина ради, пошло в моей жизни не так?
Почему я не отправился в родное поместье, стирая из памяти неприятную встречу? Почему я не хочу видеть эти кресла и гобелены? Maman и papа? Столовую в викторианском стиле? Фамильный гобелен? Моя главная тайная гордость. Какая радость смотреть на свое имя рядом с выжженным пятном. Я люблю все это, и я счастлив. Почему я не вышел за дверь и не отправился домой? Есть место получше?
На моей свадьбе меня будут обкидывать не лепестками роз, а землей, потому что никакой свадьбы у меня не будет, будут только похороны. (с)
Я не любил Патрицию Гринграсс. Более того – мисс Гринграсс мне не нравилась и вызывала смутное раздражение, когда садилась рядом за обеденным столом. Может быть, оттого, что она была блондинкой. Я не знаю.
«Ты женишься на Патриции. Я больше не намерен возвращаться к этой теме.»
Если бы отец не сказал мне этого несколько (кстати сколько уже?) часов назад, я бы не оказался в баре. Я бы не столкнулся с тобой. Не стоял бы сейчас здесь и не выдал саму неразумную вещь в своей жизни: «Мы пойдем в гости». И, конечно, глупого «Ральфс». Что столкнуло меня с шаткого моста в темную бездну?
Ферранд Маркэль Розье?
Патриция Гринграсс?
Шарль Розье?
Ева Ральфс?..
Я чувствую себя странно. Кажется, я улыбаюсь. Кончики пальцев подрагивают. Реальность видится мне тусклой и такой маленькой, что ее можно обхватить ладонью, смять в комок и выбросить за ненадобностью.
- С чего ты взял, что я пойду? Или ты думаешь, что я побегу за тобой, только потому что ты решил, будто можешь устанавливать правила? Что ты хочешь мне этим доказать? Я с некоторых пор, знаешь ли, предпочитаю прогулки, цель которых мне известна и понятна.
Эван оборачивается. Ну в самом деле не может же он идти один. Глупость какая.
Хочется поставить себя на ноги, поднять с пола. Эван стоит и смотрит в упор на брата, потом чуть склоняет голову, будто решает какую-то задачку.
Вдруг остро хочется реальности. Например, чего-нибудь острого. Вроде режущего заклятия, ударяющего по руке. Так было бы правильно. Боль не более реальна, чем все остальное. Эван перебарывает этот порыв. Он оставит его на потом. Потом? Глупый Эван Розье, о каком потом ты можешь думать? Дальше не будет ничего. Ты это знаешь, но тебе так страшно, что ты закрываешь глаза и сосредотачиваешь внимание на острие воображаемой бритвы.
- Потому что Патриция Гринграсс блондинка, - говорит Эван и чуть пожимает плечами, словно этот аргумент непоколебим.
- Зачем ты вытащил меня из того бара? Именно поэтому ты пойдешь со мной. Или не пойдешь, если уже передумал. Ведь ты тоже Розье, братец, ты вполне можешь передумать, - Эван улыбается. Издевательски.
- Меня остановить не пытайся. Не выйдет. Думаю, даже тебе ясно, кто из нас одержит верх, - Когда ты в последний раз использовал боевую магию, братец? – Если ты не будешь бить в спину.
«Какой же ты все-таки Розье,» - думает Эван и к горлу подкатывает тошнота. Ее он перебарывает тоже. В тебе неожиданно много внутренней силы, красавчик. Издевательски.
Он вновь оборачивается к дверям. Пальцы ложатся на холодную ручку. Взгляд падает вниз. И одновременно в голове гремит голос.
- Хочешь открыть эту дверь? Сними перстень.
Розье вздрагивает, сгинается пополам, обхватывая другой рукой пальцы, которые украшает фамильный перстень.
- Не выйдет, дрянь.
- ..У меня ничего не выйдет.
Он распрямляется, дверная ручка поворачивается под его пальцами. В голове мелькают образы: смятая газета; светлые волосы Патриции треплет ветер; в руку впервые ложится палочка из осины; девушка стягивает с волос красную ленту; губы брата шевелятся – он выдавливает из себя «прости».
Дверная ручка скрипит, поворачиваясь до конца, дверь открывается. Дверь в новый неизведанный, чужой, пахнуший предательством мир. Осталось сделать только шаг и все будет решено. Эван оглядывается на брата. Он просто не может себя пересилить в этом сиюминутном желании. Он делает шаг и проваливается в бездну, если быть менее поэтичным - кубарем летит с лестницы.
Черт, почему здесь так высоко? Вот и все, что успевает промелькнуть у него в голове. Наконец глухой удар выбивает из него дух. "Ева", - хочет сказать он. Впервые "Ева", а не тяжеловесное "Ральфс". Но не может. Из его затылка сочится кровь, шея неестественно вывернута. Розье падает во тьму. Глупо, но ведь именно так для него все и должно было закончиться неважно где и неважно как. Глупо. Глупо упасть с лестницы и умереть от свернутой шеи. Мой милый мальчик, прости меня, но это спасет тебе от предателььства, от изгнания и гнева лорда, от неразделенной, возможно, любви. Мне тоже жаль, что ты никогда не увидишь свою Еву Ральфс. Впрочем, тебе уже не жаль для тебя сигналят огни поезда на платформе девять и три четверти. Все остальное уже съел мрак. Слишком поздно.
Отредактировано Evan Rosier (24-03-2015 08:01:09)
Тема закрыта
Страница: 1
