Когда-нибудь теплым воскресным вечером они будут сидеть на веранде – не важно, чьей, главное, что их будет трое, как и всегда, трое. Может быть, их волосы тронет седина, а на лбу залягут глубокие морщины. А может, и нет, и это случится достаточно скоро, и они ещё будут молодыми и сильными, но уже не детьми. Под стрекот сверчков, окутанные неярким светом фонариков, они будут пить лимонад с мятой и имбирем, грызть печенье, смеяться и вспоминать. Да, они так и скажут друг другу, глядя с доброй усмешкой, – а помнишь...
А помнишь, нам было так мало лет, что жизнь впереди казалась бесконечной, а все, что мечталось – возможным? Помнишь, как мы устроили тебе, Фабиан, подарок – и так боялись, что ты обидишься, не поймешь, разозлишься? Помнишь, какой была эта ночь в начале июля, волшебная, озаренная переливом гирлянд, мерцанием лунного света на глади озера? Помним ли мы ещё обо всех тех сказках, легендах и историях, которые рассказывали друг другу тогда, обо всех переживаниях, которыми делились, всех победах и поражениях, через которые проходили вместе? Помним ли мы, как свято верили в нерушимость крепкой дружбы, в силу искренности, честности, справедливости?
Они непременно изменятся – как всё меняется, как все меняются. Они узнают на собственном опыте, что такое настоящие потери. Они узнают, что такое война, которую никто не объявлял, но которая, тем не менее, идет; война, на которой гибнут люди, к ней не причастные; война, где главного врага боятся настолько, что не осмеливаются произнести его имя. Возможно, им удастся узнать и мир после этой войны – мир, восстающий из руин, настолько хрупкий, в его существование слабо верится. Мир, которым им придется строить и ограждать самостоятельно.
Рано или поздно они окажутся на пороге отчаяния. Им придется испытать разочарование, горечь утраты, крушение самых сокровенных надежд. Каждому из них – по своему; каждому из них – в свое время. Любимые ими люди будут уходить, кто-то временно, а кто-то навсегда. Им будут лгать, причинять боль, использовать. Каждого из них – по-своему, каждого из них – в свое время.
Едва ли Нэвус Дакворт, полмесяца как пятнадцати лет, знал об этом, едва ли он хотел об этом знать. Но, вероятно, догадывался, что далеко не все в его будущем будет так радужно, как ему сейчас кажется, и так радостно, как сейчас. И, провожая друга туда, в неизвестное «после окончания Школы», которое пестрит красками взрослости, вседозволенности, заманчивой опасности, он никак не мог понять, что ему делать – поздравлять Фабиана или жалеть. Поздравлять с тем, что теперь юноша имеет возможность испробовать свои силы, найти свое место в магическом мире, применить наконец многокнижную теорию, выученную в Хогвартсе? Или жалеть, что теперь всё станет намного сложнее, и день будет состоять не из уроков и веселых посиделок в гостиной, и что задания станут намного серьезнее нескольких свитков эссе.
Легенда закончилась, прозвучало слово «подарок», и Дак присвистнул то ли в знак того, что понял Гестию, то ли для того, чтобы успокоиться. Хотя все шло хорошо, даже не просто хорошо, а вполне себе замечательно, мальчик по-прежнему сидел как на иголках. Фабиан добрался до них, это отлично, Фабиан говорил правильные вещи... но как ответить, что же сказать ему? Нельзя ведь просто вручить подарок с этой самой идиотской улыбкой, которую Нэвус никак не может стереть с лица. Так не положено. Нужно найти что-то такое, что-то особенное, о чем можно будет вспомнить, сидя на веранде теплым воскресным вечером.
Дак медлил, намеренно медлил, поворачиваясь в сторону и доставая палочку. Пробормотал заклинание, снимающее невидимость (он весьма гордился собой, потому что это вам не просто так, закончив всего четыре курса, успешно накладывать невидимость и без усилий её снимать). Нэвус положил себе на колени предмет в коричневом кожаном футляре и посмотрел на Фабиана; остается только надеяться, что той ночью было достаточно темно, и юноша не заметил, каким несчастным выглядел его друг. Я должен его приободрить, – вертелось в голове. – Напутствовать. Никогда ещё Дак не чувствовал себя настолько юным и бестолковым. Он – и напутствовать? Кого, Фабиана? Смельчака, сорванца, забияку? Младшего Пруэтта – и напутствовать? На что? Куда? Зачем?
– Фабиан, друг мой, - ещё немного трагичности в голосе, и Дак звучал бы точь-в-точь как Почти Безголовый Ник, рассказывающий историю своей казни. – В этот дивный, как ты верно подметил, величественно-звездный час мы, твои верные соратники, провожаем тебя в долгий путь. Ты, и именно ты, был избран для великой миссии. Тебе, и именно тебе, суждено... только послушай! – пауза, чтобы прочувствовать всю важность момента, – тебе суждено найти работу. Не правда ли, звучит? Но это ещё не все. Восточные мудрецы предсказали, что ты, представь себе, это же невероятно – женишься! Я сам был поражен, когда узнал. А ещё, и у меня мурашки бегут по спине, как только подумаю, через что тебе придется пройти, – Фабиан, мальчик мой, воин, можно сказать, мессия, надежда всего магического мира, – у тебя будут дети. Да что там дети, внуки! Фантастика. То есть, волшебство, – поправил себя Дак. Ему страшно хотелось расхохотаться прямо сейчас, но надо было закончить эту речь, наверное, самую провальную из всех речей, которые когда-либо слышали стены и окрестности старого замка. – А теперь, дорогой Фабиан, когда ты знаешь правду, мы хотим преподнести тебе подарок. Увы, не во всех испытаниях, которые придутся на твою долю, мы сможем быть рядом, поэтому мы дарим тебе этот меч, – Нэвус протянул другу футляр, – дабы ты мог сразить всех своих врагов силой... музыки.
Почти сразу же, не дожидаясь, когда Фабиан достанет скрипку, Дак продолжил:
– Изготовлена Лучано Тьеполо, струны не рвутся, настраивать не нужно, в умелых руках поет как соловей. Все принцессы, и даже тролли, будут у твоих ног, о великий и могучий мистер Пруэтт.
Первую фразу Нэвус повторил дословно – именно так ему расхваливал инструмент пресловутый синьор Тьеполо; оставалось только надеяться, что волшебник не солгал насчет качеств скрипки. Дак кусал губы и переводил взгляд с Фабиана на Гестию и обратно, дожидаясь слова, жеста; чего-то осязаемого, что говорило бы недвусмысленно – да, все хорошо, они угадали, Фабиану нравится, можно расслабиться, достать припасенные лакричные палочки и перестать сомневаться.
violin
***
Для настроения - та же композиция, что и в посте Гестии)
[AVA]http://cs608320.vk.me/v608320587/76c/boJCW8brSCA.jpg[/AVA]