Тишина больничного крыла наводила на Карадока тоску. Ни выспавшимся, ни отдохнувшим он себя не чувствовал, и отчасти приписывал это состояние пребыванию в лазарете. Мысль о том, что придется здесь задержаться, не помогала юноше почувствовать себя бодрее, напротив, казалось, позволь ему мадам Помфри вернуться в комнаты факультета, он бы чувствовал себя гораздо лучше. В конце концов, какая разница, где ныть сломанной руке и кружиться голове, на долю которой сегодня выпал нешуточный удар? Глядя на эти белые потолки, завыть можно, а дома, как говорится, и стены помогают. И друзья, кстати, тоже. Карадок не был наделен счастливым талантом не заскучать, не имея другого общества, кроме себя любимого, поэтому неизменно предпочитал общество знакомцев одиночеству. Мало того, что компании ему сейчас не хватало, так еще и любопытство доканывало: он до сих пор не знал, чем завершился сегодняшний матч. Мадам Помфри колдомедицинским произволом отправила его видеть цветные сны, даже не дав поговорить с товарищами по команде, а после твердо заявила, что сегодня никаких посещений и быть не может.
Худшей погоды для квиддича придумать было сложно — промозглый ветер, казалось, только крепчал, а дождь, с самого утра щедро проливавший на землю воду, и вовсе обратился стеной, разглядеть сквозь которую хоть что-то было проблематично. Поначалу Карадоку везло: удар — и вратарь противника едва не отправился на покой, еще один — и охотнику слизеринцев не до квоффла. Но удача, как известно, спутница переменчивая, и когда ей наскучило оберегать Дирборна, она пересела на хвост другому игроку. Тогда Карадок сам оказался сбит бладжером. Короткий, как мгновение, полет, боль, отбивающая свой пульс, путь до больничного крыла, во время которого потолок и пол норовили поменяться местами, мадам Помфри, бормочущая об опасных играх и глупых мальчишках, заклинания и обескураживший его приговор:
- Мистер Дирборн, вам придется задержаться здесь на несколько дней...
А затем неловкие попытки спорить, суровый взгляд колдомедика, горький вкус зелья на губах, навалившийся сон и пробуждение спустя некоторое время.
В однообразной тишине, изредка нарушаемой глухим звоном пузырьков с зельями или голосом мадам Помфри, ощущение времени терялось: Карадок не знал всего пятнадцать минут или пару часов он пялился в потемневшее небо за окном, когда за ширму заглянула Бонни Смит.
- Ты околдовала мадам Помфри, что она тебя пропустила? - он оживленно улыбнулся и приподнялся на локте. - Или у хаффлпаффцев есть особые привилегии на посещение лазарета, которые недоступны гриффиндорцам? - он весело глядел в лицо неожиданной гостьи, дивясь как ей удалось обойти запрет целительницы.

О том, что у мадам Помфри есть помощница, Карадок не знал. Ему вообще с трудом представлялось, что пожилая целительница может разделить с кем-то свое пропахшее зельями и настойками царство. Наверное, Бонни была гением колдомедицины, раз мадам Помфри позволила ей помогать. И не чистить котлы и склянки, а помогать с пациентами. Уже одно это заставило Карадока проникнуться уважением к хаффлпаффке, с которой за шесть лет он успел пообщаться совсем немного, — когда этого требовало выполнение учебных заданий.
Вот так вот. Живешь себе, варишь зелья, в квиддич играешь, ни о чем не беспокоишься и совсем не знаешь, что кто-то рядом способен настолько впечатлить мадам Помфри.
- ...меня зовут Бонни, мне поручено поставить тебе капельницу.
- А я помню, - он улыбнулся. Учась бок о бок столько времени подряд надо постараться, чтобы не запомнить все своих сокурсников, даже если с ними почти не общаешься. - Карадок, - на всякий случай представился парень в ответ, наблюдая за манипуляциями с капельницей. Лечиться он не любил — всегда считал, что само пройдет быстрее. Нужно только не зацикливаться на больном месте.
Ему нередко казалось, что болеют чаще те, кто, едва кашлянув, тащится в больничное крыло за порцией бодроперцового зелья. И болит чаще что-нибудь у тех, кто постоянно прислушивается к своему телу в поисках этой боли. Они ждут ее — и она приходит. А он никогда не ждал, не задумывался, поэтому и болел исключительно редко — когда такое случалось, то и болезнь Дирборн предпочитал переносить на ногах, не отлеживаясь под одеялом. И был уверен, что с сегодняшней неприятностью тоже справился бы без постельного режима и капельниц.
- Тебе уже лучше? Лихо тебе досталось! - услышав в голосе Бонни не то сочувствие, не то жалость, Карадок нахмурился. Неужели он выглядел сейчас настолько жалко? Оказаться в глазах девушки тряпкой, неспособной оправиться от удара бладжера, было неприятно. А в гриффиндорской спальне был бы уже здоров, как гиппогриф. Все эти мысли подстегнули желание казаться не нуждающимся в лечении и доказать хаффлпаффке, что с ним все в порядке.
- Да уж, на квиддиче чего только не случится. Но мне уже намного лучше, честное слово, - он для пущей убедительности он закивал головой и перехватил руку девушки, не давая вставить катетер. - Слушай, может, ну ее, эту капельницу. Я... - он оглянулся по сторонам, словно в поисках чего-то, и выдал то, чему сам потом удивлялся: исполнить подобный трюк в больничном крыле могло прийти в голову только тому, кому действительно по этой самой голове основательно досталось. - Хочешь, я на руках пройдусь? И ты увидишь, что со мной...
Сесть рывком на кровати, отпустив руку Бонни, было весьма опрометчиво. От резкого движения закружилась голова, и парень, выругавшись себе под нос, схватился за спинку кровати, стараясь сохранить какую-то опору.

Отредактировано Caradoc Dearborn (25-09-2013 16:40:57)

А на дне морском ты падаешь вверх. Я знаю, я-то знаю. (с)

...Море с шумом приходило и отступало, разбиваясь о камни, но до Карадока почему-то не долетало ни капли соленой воды. Не поворачивая головы, он смотрел вверх, на синее, яркое, ясное небо, и голова его была так же чиста от мыслей, как синева, простиравшаяся над ним. Его совершенно не заботило, почему вместо горьковатого запаха моря он чувствует другой, напоминающий скорее о травах и зельях, не вызывало вопросов и само существование моря где-то поблизости, хотя на самом деле Карадок никогда не бывал на побережье. Не удивляло его и то, что солнца не было на небе – синий купол раскинулся во все стороны и куда ни глянь был одинаково и донельзя чистым. Дирборн лениво повел взглядом из стороны в сторону – ни конца, ни края нет небесной глади. А, может быть, это вовсе и не небо? Может быть, он лежит на морском дне и всматривается в толщу воды? Впрочем, проверить это несложно: ему стоит только вытянуть руку перед собой. Если это небо, то все останется по-прежнему, а если тихая вода, то он покинет дно и отправится наверх. Стоило Карадоку пошевелиться, как мир подернулся рябью, точно он и правда взмутил воду. А на дне морском ты падаешь вверх... - слова пришли неведомо откуда и оборвались также неожиданно, но Дирборн успел дернуться – броситься вдогонку за ускользающей мыслью. 
Он ожидал обещанного падения вверх, когда море вдруг отступило, синева померкла, и сквозь них проступил белый потолок больничного крыла. Карадок несколько раз непонимающе моргнул, прежде чем снова стал понимать, где он и что происходит. Он уже припоминал не только существовавшие в его воображении небо и море, но и вполне реальную Бонни Смит, и свою попытку встать тоже.
Карадок про себя поблагодарил хаффлпаффку за то, что та не стала звать мадам Помфри. Вряд ли бы целительница стала говорить с ним сейчас в том же тоне, что и Бонни, которая не бранила его за безрассудство и старалась приободрить.
- Что, совсем никогда так не делать? - разочарованно протянул гриффиндорец. - А как же тогда мне совершать подвиги во имя прекрасной дамы? - он притянул руку Бонни к своей груди, стараясь придать этому жесту хотя бы оттенок торжественности. - Вдруг мне однажды встретится дракон, сразить которого можно будет только стоя на руках? Не скажу же я ему "О дракон, не мог бы ты позировать другим боком? Понимаешь ли, я дал обещание больше не ходить на руках, и нам будет неудобно биться".
Он улыбался. Как и всегда общество другого человека придавало ему сил, даже чувствовать не до конца сошедшие на нет слабость и озноб было не так неприятно, пока он был не один и чувствовал поддержку.
- Не отказался бы, - он облизал пересохшие губы. Пить действительно хотелось. - Но будет еще лучше, если ты просто посидишь со мной. Пожалуйста, - он с надеждой посмотрел на девушку, - иначе всякие капельницы окажутся бесполезными – я просто помру здесь от тоски.

Отредактировано Caradoc Dearborn (02-12-2013 21:00:18)

Интересно, существовал ли когда-нибудь в этом несовершенном мире под луной безумец, который попытался бы вычислить с точностью до дней, часов и минут тот удивительный момент, когда в душе или в сердце – называйте, как вам нравится – зарождается светлое чувство к человеку рядом? А, может быть, этот безумец попытался бы еще и механизм понять?
Если однажды такой человек все-таки существовал, то происходящее в больничном крыле могло бы претендовать на статус любопытного для наблюдения материала. Может, он смог бы даже растолковать Карадоку, что заставило девушку поцеловать его – сделать то, что сейчас самому гриффиндорцу могло бы прийти в голову разве что в самых ушибленных мыслях.
Карадок был удивлен настолько, что дар речи потерял. Он смотрел на Бонни и не мог найти слов, которые можно было бы и стоило бы сказать. Сейчас совершенно точно было не время для самодовольных ухмылок, крайне удивленное «Ты что делаешь?» ему тоже не нравилось, шутливое «Такие лекарства мне нравятся, знаешь» казалось сомнительно удачным, и Бонни ретировалась в неизвестном направлении, прежде чем Карадок успел подобрать слова, способные разрядить повисшую в воздухе неловкость.
Сам он ситуации не смущался, но заметил, что хаффлпаффка оказалась явно не в своей тарелке. Да, сразу видно, что дарить свои поцелуи первому встречному не входило в ее хобби. Ее поступка он не осуждал, напротив, думал о нем с неожиданной нежностью. Это было недоразумением, но очень милым и приятным недоразумением. Ничего страшного не произошло.
Ага, осталось только объяснить это Бонни.
Гриффиндорец поймал себя на том, что уже с пару минут задумчиво пялится в потолок, что, конечно, совсем не дело. Карадок сел, свесив ноги с кровати, и чуть помедлил на тот случай если миру вокруг снова вздумается поплыть в далекие края. А потом совсем уж поднялся на ноги и выглянул за ширму. Бонни в лазарете, кажется, не было, мадам Помфри вроде бы продолжала заниматься своими делами. Вроде бы, но не успел Карадок сделать и нескольких шагов, как в спину его нагнал строгий голос колдомедика.
Гриффиндорец сделал вид, что ничего не происходит — ну а что, каждый раз, когда бладжеру случается ударить его по голове, он отправляется на прогулку по больничному крылу. Впрочем, кто бы сомневался, что так мадам Помфри не проведешь. Сначала ему пришлось вернуться на положенное место, затем объясняться. Отсутствие Бонни и неприкосновенность капельницы и лекарства вызвали закономерный интерес хозяйки лазарета. Не зная, куда подевалась Бонни, Дирборн тянул время:
- Все хорошо, мадам Помфри, просто давление не в норме. А пока оно не исправится, капельницу ставить нельзя, - повторил он слова Бонни, и с облегчением заметил, что мадам Помфри подтвердила это, проверив все еще раз с помощью заклинания.
- Бонни молодец, мадам Помфри, - улыбнулся он, внутренне понимая, что к вопросу о местонахождении своей помощницы колдомедик еще вернется, а ему по-прежнему нечего будет ответить. На его счастье Бонни отыскалась сама и сама все объяснила, а мадам Помфри, решившая, видимо, сегодня быть милостивой, оставила их наедине.
- Хэй, - он вновь сел и дотянулся до руки Бонни, осторожно ее сжал, заставляя сесть рядом с собой. - Не переживай. Ничего страшного ведь не случилось. Ты всего лишь меня поцеловала, не стулом же по голове огрела, - продолжал гриффиндорец, по-прежнему удерживая ее ладонь в своих. - Если хочешь, я могу просто об этом забыть. Или не забыть, тогда тебе как честной девушке придется пойти со мной в Хогсмид.
Он поднял глаза, чтобы поймать взгляд Бонни, и добавил с улыбкой:
- Я не шучу насчет Хогсмида, если что. Я правда был бы рад.
Он смотрел на нее, стараясь по ее лицу, еще до того, как она заговорит, прочитать ответ.