…и двигались, кто-то по звездам,
а кто-то – крысиной норой…

Питер прислонился к затененной части стены аптеки в Косом переулке. Здесь работала Лили Эванс, его друг… Друг ли? Как далеко человек может зайти за грань, когда другой решит, что с него довольно, что нужно свернуть тончайшую нить дружбы, чтобы второй ее конец не прилетел бумерангом, порвавшись от сильного натяжения? Петтигрю ждал, когда кончится рабочий день аптекаря; время уже почти подошло, согласно старым отцовским часам Пита, оставалось не более пятнадцати минут. И еще некоторое время на сборы самой Лили. Какой-то недовольный жизнью, брюзжащий старикан вдруг вынырнул из ближайшего переулка и пролетел мимо Питера на такой высокой скорости, что тот едва успел вжаться в стену, стараясь постоянно держаться в тени и быть незаметнее призрака на ярком солнечном свету. Он не мог понять, не смог определиться со своим полулегальным положением, предпочитая прятаться. О работе можно было вообще молчать… Все труднее становилось убеждать себя, что можно жить и вот так: в полутьме, с грузом на душе и постоянными угрызениями совести.
Анимаг привык разговаривать с внутренним голосом, зачастую ловя себя на том, что раз от раза возражает воображаемому собеседнику вслух. Запустив себя морально, он перестал заботиться и о внешности, настроя на лучшее хватало только на периодическое сбривание клочкастой бороды, да и то благодаря тому лишь факту, что с щетинистой порослью на лице Питер не узнавал себя в зеркале, а привлекать лишнее внимание видом пирата, только вернувшегося из полугодового разбойничьего рейда, было вовсе ни к чему. Сегодня вечером, однако, Хвост нашел в себе силы погладить рубашку с брюками, показавшиеся ему наименее ношенными, и даже, кажется, впервые за долго время снова обрадовался веснушкам на носу. Маленькому мальчику Питеру мама каждую весну говорила, что солнышко отмечает яркими кружочками на лице только тех, кого особенно любит, и сын заливисто смеялся, воображая себя счастливчиком, избранным теплым светилом. С тех пор каждую смену сезона его веснушки то появлялись на лице, то исчезали с него, но в сентябре такое явление не только удивляло. Странным образом Петтигрю посчитал их добрым знаком. Глупо, невероятно странно, если ты волшебник, и даже не так – тем более, что ты волшебник!.. – но таков оказался расклад на вечер.
Дверь аптеки хлопнула, выпуская покупательницу с матерчатой сумкой в руках. Попрощавшись на пороге с Лили, женщина средних лет аккуратно притворила дверь за собой и пошагала в сторону выхода из Косого переулка. Питер проводил ее взглядом, нервно стиснув пальцы. Поймал себя на том, что даже дышать стал тише обычного, замерев в ожидании. Почему мне просто не зайти внутрь? Да, точно, распугать всех, получить от ворот поворот, а потом встретить на улице Эванс уже в боевой готовности. Юноша взлохматил волосы больше обычного и в задумчивости поскреб подбородок. Поднимался холодный ветер, но мучимым угрызениям совести опальным аврорам, конечно же, ни к чему были лишние утепления вроде плаща, мантии или куртки. Сунув мигом замерзшие руки в карманы, Питер следил за вихрем опавших листьев, кружащихся в танце одного из последних сентябрьских дней. Он так глубоко задумался, что едва не подпрыгнул на месте от звука вновь открывшейся двери. Пора, теперь пора.
Рыжая шевелюра Лилиан была сигнальным маячком для Пита, поскольку фонарь над входом в аптеку отчего-то не работал. Наверное, не тупи парень над кружением умирающих листьев, он и так понял бы, что девушка окончила работу и теперь собирается закрыть здание, услышал бы по знакомым легким шагам, обостренным, почти звериным нюхом уловил бы запах ее легких духов. Пока Эванс возилась с ключами и замком, Петтигрю тихонько приблизился к ней сзади, что было, конечно, не лучшей идеей, и тихонько сказал:
– Лили… Это Питер. Не бойся. – И тут же сделал шаг вперед и в сторону, показавшись ей на глаза, чтобы ненароком не получить удар под дых. Сказал и мучительно вглядывался в лицо Лили, ожидая ее реакции. Все, что угодно, только бы не прогнала сразу.

Отредактировано Peter Pettigrew (27-07-2013 01:15:07)

Вполне ожидаемо Питер сразу оказался под прицелом волшебной палочки. Пусть Лили еще не произнесла заклинания, может, она даже и не собиралась, а просто так реагировала на его способ появляться из темноты. Как каждый умный и осторожный волшебник, она знала, чего и когда следует опасаться. Особенно кого опасаться, это уж точно. Человека, с чьей тяжелой руки начались все неприятности. Пит не ждал, конечно, что Лили бросится ему на шею с радостным воплем, осыпая поцелуями (не к месту пришедшими на ум, совсем не к месту!), его шея могла бы приглянуться девушке с целью задушить негодника – как минимум. Но, насколько он знал подругу, такие меры воздействия она стала бы использовать в случае, если бы она была не она, а некто другой под оборотным зельем. Петтигрю сделал два шага вперед, еще приблизившись к Лили, чтобы она удостоверилась, что это точно он.
– Правда я. – Коротко отреагировал анимаг, и, не сводя глаз с палочки Эванс, очень медленно и осторожно достал свою. – Lumos. Чтобы ты убедилась, – спокойным тоном объяснил он. Яркий огонек на конце палочки резанул глаза, и Питер слегка прищурился, а потом смог и сам получше разглядеть собеседницу. Счастья от встречи с ним на лице Лили Хвост не увидел, но и особой злости тоже, зато присутствовали настороженность, девушка нервничала так, что он заметил даже в своем паршивом состоянии. Погасив свет, Питер протянул волшебную палочку девушке древком вперед жестом, который, он надеялся, означает открытость. – Возьми. Не бойся, это не подвох. Я хочу, чтобы тебе стало немного спокойнее. – Он пожал плечами, – пока палочка у тебя, поговори со мной, пожалуйста. Только не здесь. – Юноша зябко поежился – холодный ветер пробрал до костей, скоро зубы начнут выстукивать чечетку. Он не отрывал глаз от Лили, потому что решение оставалось за ней. В ее руках теперь не только его судьба, но и оружие, отданное добровольно. Патетично, но верно.
– Или можем остаться здесь. Или… я уйду, если ты не хочешь видеть и слышать меня, Лили. – Питер говорил тихо, очень тихо. Плотину молчания странным образом прорвало безо всякого повода, и теперь ему оставалось только контролировать голос, чтобы не дрожал. И, похоже, за руками надо следить по той же причине, но с ними проще – сунул в карманы, и все. Проделав данный трюк, Питер продолжил, – я не знаю толком, зачем потревожил тебя, зачем пришел. Думал, что извиняться. Так глупо. По-дурацки. То, что случилось… Я виноват со всех сторон, но прошу просто выслушать меня. Пожалуйста, Лили.
Слишком жалобно получилось, просто мелодрама с привкусом соплей. Скорее всего, она прогонит тебя, и будет права. А если стукнет чем-нибудь поубойнее – она умеет, сам не раз видел Эванс в бою! – тоже будет права. Пит стоял, ожидая реакции, хоть какой-нибудь. Пусть выражение ее глаз станет не таким ледяным, как эта замораживающая ночь, спускающаяся на город. Любая эмоция порадует молодого человека хотя бы тем, что он говорит не в пустоту. Если окажется, что все эти дни в пространстве, свободном от всего, в вакууме, он провел, чтобы решиться на бесполезное дело, что ж… Сидеть без действия тоже осточертело. Раньше Питер представить себе не мог, сколько всего можно попередумать, когда нельзя часто мелькать на людях, по крайней мере, пока светит солнце. Дурацкие размышления, не о смысле жизни, конечно, но такие же бесполезные, постоянное возвращение к событиям почти двухмесячной давности, руки, невольно прикрывающие шрам на шее – зачем, от кого? Разве что от мрачных, безмолвных теней, вольготно рассаживающихся по углам. Да от одиночества, ехидно подмигивающего из единственного кресла в обстановке комнаты, забросившего длинные ноги на маленький журнальный столик нахально и дерзко.
Петтигрю резко мотнул головой в одну сторону, затем сразу же в другую. Вытряхивал из мыслей всю шелуху. Сосредоточься. Не наделай больших глупостей, чем уже умудрился. Руки в карманах похолодели: показалось, что позади Лили появился угрожающий темный силуэт, но это всего лишь отсвет из окна соседнего здания визуально исказил тень от неработающего фонаря над аптекой. Питер ждал.

Сидя в кафе напротив Лили в ожидании заказанного кофе, Питер нервничал сильнее, чем в начале их встречи. Она дважды дала понять, что время ее дорого, и уложиться желательно в короткие и сжатые сроки. Намек ясен. Петтигрю заметил, что Лили стучит пальцами по коленке. Несмотря на то, что его волшебная палочка была у нее, конечно, девушка нервничала и опасалась. Он не мог винить Эванс за это. Как и за короткие фразы и слова, что она не рада его видеть. Вполне закономерно и ожидаемо.
Пит пригладил волосы, собираясь с мыслями, и осмотрелся, выкрадывая для себя еще минутку подготовки к тому, что собирался рассказать. История была длинной, совершенно неправдоподобной и выставляла его в самом плохом свете. Но и не сказать ничего Питер не мог. Наконец он решился посмотреть прямо в холодные глаза Лилиан и кивнул. – Понимаю, – это был ответ на ее последнюю фразу. – Спасибо за честность и за то, что уделила мне внимание. – Он сцепил руки в замок и положил их на стол перед собой. Молодому человеку требовалась точка опоры, ориентир, а тут еще настенные часы возмутительно громко тикали прямо над ним, отвлекая внимание. Небольшое кафе, по счастью для Петтигрю, почти пустовало в этот час, иначе ему пришлось пожалеть бы, что не позаботился о маскировке. Вернувшись глазами к Лили, Пит тихим, бесцветным голосом продолжил, – то, что я скажу, не будет оправданием. Я только хочу, чтобы ты услышала и, может быть, когда-нибудь поняла. – Не давая себе передышки, юноша начал сплетать свое запутанное повествование.
– Ты помнишь, наверное, что в ночь нашего с тобой дежурства я носил медальон. Ошибкой было надевать его на шею. Я не знаю, удалось ли вам узнать, что именно он представляет собой, и я тоже этого не знаю, только воздействие этой вещи на меня заключалось в том… в том, что она усиливала все самые плохие качества моего характера, которые обычно я тщательно и довольно удачно скрывал. – Голос внезапно охрип. Питер схватил принесенную чашу с кофе и сделал глоток. Жалкое зрелище, – подумал он. – Поэтому, оставшись в ванной наедине с пленницей, я вдруг начал приставать к ней… Но не против своей воли. Думаю, ты и сама догадалась, что примерно там происходило. И получил резонный отпор. – Хвост машинально коснулся сломанного тогда носа, – ты потом лечила меня. Так мне и надо, сломанным носом я еще легко отделался, – усмехнулся парень, не вкладывая эмоции в слова и смех. – А потом… Дальше медальон заговорил со мной, я слышал его голос в голове и оказался слишком слаб, чтобы противиться его предложениям и приказам. Наверное, внутренне я даже хотел делать то, что он говорил. – Началась самая трудная часть рассказа. Руки невольно схватили со стола салфетки, чтобы комкать и мять их, рвать мягкую бумагу на мелкие кусочки. Но он по-прежнему смотрел прямо на подругу. – И я знаю, что это невероятно глупо, но я пытался поцеловать тебя для того, чтобы заглушить этот ужасный голос. Потому что какая-то часть меня не хотела быть в подчинении. – Питер почувствовал, что краснеет. Захотелось по-детски спрятать лицо в ладони и укрыться тем самым от всего мира. Но детство давно кончилось, и три волшебных слова «Я в домике» больше не спасали Петтигрю.
Справившись с минутным порывом, парень добавил, – Лили,  думаю, что, будь я другим, более хорошим человеком, ничего этого не произошло бы. Та вещь выискивала во мне самое темное и грязное, что только было, тянула за рычаги, и я творил ужасные вещи. Да, кроме того, сбежавшая Симпкин прихватила с собой мою палочку. Ее я, видимо, выронил в ванной… – Он вздохнул и потер глаза; несмотря на крепкий кофе, в них как самосвал песка насыпали. – Я не сказал об этом тебе, вообще никому не сказал, просто утром написал в Аврорате служебную записку об утере волшебной палочки и заявление на выдачу новой. Когда вечером мы встретились с Джеймсом, я был вообще без палочки.
Но прежде чем я продолжу, Лили, пожалуйста, скажи что-нибудь. – Питер умолял бы о небольшой отсрочке следующей части рассказа, упал бы даже на колени, если б так сильно не боялся увидеть в глазах девушки еще больше презрения, чем сейчас. Ему только нужно было собраться с силами и мыслями.

Уж лучше бы Лили накричала на него. Лучше бы он не просил комментировать все сказанное, беззвучно моля о передышке. К тычкам и словесным эскападам Питер привык. Но не к этому арктическому холоду, где каждое слово, любой жест казались ему исполненным осуждения и презрения. Она словно не слышит. Мне не нужно прощение! Питер взъярился, как если бы снова носил крестраж… Но он не носил. Куда только делось смирение и равнодушие. Какое моральное право вы все имеете ТАК меня осуждать?! В какой умной книге прописан «верный» способ противостоять этой магии?
Петтигрю вдруг понял причину своей злости. В самой глубокой глубине души он искал сочувствия. Хотя бы каплю. Смешно и наивно, но это так. Один теплый взгляд, одно приветливое слово. Наверное, потому он и пошел к Лили, не к Поттеру, перед которым провинился не менее, и не к кому-нибудь еще из своих… друзей. Но глупо было ждать хорошего к себе отношения после всего, правда? Юноша мог только отчаянно жаждать человеческого тепла и участия, убеждая себя, что ему это не нужно. Оттого дальнейший рассказ велся механическим, тусклым голосом. Пустая чашка отставлена в сторону, обрывки салфеток собраны в неровную кучку, и в глаза девушке Пит больше не смотрел.
– Когда-то у меня уже был разговор о выборе, и ни к чему хорошему он не привел. – Питер прищурился, глядя в сторону. – Я продолжу, а в конце задам тебе один вопрос, раз уж ты изволишь слушать, за что еще раз благодарю. Не знаю, что именно поведал тебе Джеймс, да и неважно это сейчас, я рассказываю только о себе, не ударяясь в оценку действий Сохатого. Итак… Я получил от него записку с просьбой – на самом деле, требованием – встретиться, и после работы пришел в «Кабанью голову», но конструктивного диалога не вышло, увы, – Питер усмехнулся зло и криво, – довольно быстро дело перешло к взаимным оскорблениям. Я пытался извиниться, но, видимо, не слишком убедительно. Конечно, я забыл тогда, что передо мной Джеймс Поттер, не к Римусу же пришел с трудным разговором! – Волей-неволей Хвост впускал в свою речь эмоции. Совсем не те, что еще десять минут назад. – Слово за слово, и увлекательная беседа продолжилась на улице под дождем. – Упоминать, как Джей тогда назвал его, Питер не стал, как не сказал и то, что сам бросил в лицо другу. Ни к чему Лили лишние тревоги и поводы для ненависти.
Настенные часы привлекли внимание юноши, он внимательнее пригляделся к ним, и заметил, что стрелки сделаны в виде восклицательного и вопросительного знаков – странный декор, учитывая, что во всем остальном кафе было самым заурядным и неприметным. Выгоняя лишние мысли и наконец-то снова посмотрев на Эванс, Пит продолжал, – некрасивая была сцена. Какая-то нелепая драка в грязи, во время которой Джеймс выронил палочку… а я поднял, и воспользовался. Наслал на него заклятье тыквоголовости, и даже попал, как ни странно, – ядовито откомментировал Петтигрю, – и тут снова вмешался медальон. Моя злость на Джеймса, усталость, страх и магия крестража, смешавшись, привели к ужасному результату – превращению друга в монстра, – Питер прикрыл глаза, вспоминая тот момент и свои ощущения. – И тут я сделал худшее из того, что мог: вместо того, чтобы звать на помощь, подчинился медальону и сбежал.
Теперь-то гриффиндорец, конечно, знал, что Поттера расколдовали, или действие волшебства само закончилось с течением времени, неважно; он видел парня, издалека и недолго, но достаточно, чтобы убедиться – тот при своем обычном облике, и вполне здоров. Оставалась еще та история, пожалуй, самая страшная, которую Лилиан знать было не обязательно. Питер решил, что, если подруга не спросит, что же он делал дальше, чем занимался все это время, он не будет вдаваться в подробности. У него оставался еще обещанный вопрос, к которому Хвост и вернулся после небольшой паузы, давая Эванс время обдумать услышанное. – Прежде чем ты, быть может, захочешь что-либо сказать, я спрошу. Лили, какие у тебя ко мне счеты, кроме этой ужасной истории? Есть еще что-то, или моя несомненная вина сложилась только из приключений с крестражем?
Ему действительно было интересно и важно знать. Питер не собирался просить индульгенции, он просто вплотную подошел к той точке, за которой были только бездна и вечность, и перед падением юноше нужно было понять все.

Подруге было жаль. Питер выслушал ее со спокойным и равнодушным видом, понимая, что ни ее осуждение, ни его вина никуда не денутся. Они останутся на разных сторонах дороги, кто бы что еще ни сказал сегодня. Но ему и не хотелось обратно на «правильную» сторону. Во всяком случае, он не был уверен в таком своем желании. В конце концов, кем решено, что именно такая сторона – единственно верная? В его нынешнем положении лучше всего было держаться в тени. И, если бы не Метка, Питер придерживался бы такой позиции до конца жизни… Возможно, короткой.
– Ты очень сильно изменился.
– Я знаю, – ответил Пит. – Ты, кстати, тоже. Может, не так сильно, как я, но все-таки.
– …Ты скрываешься. Ты потерян… Это кому-то интересно? Да ну? Работник аврората не из первых рядов, нерадивый орденовец. Не сомневаюсь, что обо мне вспоминали только в контексте разговоров о крестраже, типа «каков оказался мерзавец этот Петтигрю».
– …Ты просто исчез тогда. Почему? Отличный вопрос.
– …Видимо, за месяц что-то случилось. Но я не уверена, что тебе лучше. А ты?
Девушка довольно нервно пила чай. Хвост смотрел на нее, прикидывая, показалось ему, что в глазах Эванс прибавилось тепла, или нет? Впрочем, жалостливого рассказа о том, что случилось с ним наедине с Воледмортом, парень не планировал. Нет смысла, и опасно. Он не мог предугадать реакцию Лили, теперь не мог. И рассчитывать на то, что она просто сочувственно погладит его по головушке и назовет бедняжечкой, тоже не приходилось. Демонстрировать свое клеймо предателя на руке, пусть в данный момент времени почти не видное – нет уж! Хватит с солнечной девочки и того, что она уже знает.
Питер медленно ответил:
– У меня все прекрасно. Ты думала, что после всего произошедшего я просто так возьму и заявлюсь в Орден и на работу? Что моих искренних извинений хватит для того, чтобы мне дали спокойно жить и охотиться на Пожирателей Смерти дальше? – Упоминать, что его самого можно смело назвать Пожирателем, маг не собирался. – Хватит, чтобы восстановить былое доверие и хотя бы нейтральные отношения с Поттером? – Теперь Петтигрю улыбался, надеясь словами уколоть Лилиан, чтобы за полуправдой, недоговорками та не разглядела, что он скрывает. Возможно даже, чтобы, обидевшись, гриффиндорка ушла и оставила его в покое, а себя в безопасности. Многие знания – многие печали, как известно.
– Я и не вернусь, Лили. С самого начала было очевидно, что мне этот гранит не по зубам. Заварушка с правым делом не по мне. Зачем я, зная, что легко подвергаюсь воздействию темной магии, полезу снова в гущу событий, а? Ты же умная девушка, все понимаешь. – Петтигрю удивился изменению своего тона. Оказывается, ему важно было заговорить ей зубы – он переживал о благополучии Эванс. – И, если быть до конца честным, – именно после этих слов начиналась обычно самая главная ложь – Орден… Как и аврорат… Мне сдались, как корове седло. – Прозвучало смешно. Выбивалось из контекста ситуации. Питер чуть не фыркнул. – Я же крыса, в темной норе мне жить куда лучше, чем среди благородных животных. – Прозрачный намек на Джеймса так явно угадывался в его словах, что юноша начал опасаться переборщить. Разъярить Лили все-таки не входило в его планы.
Анимаг помолчал, роясь в карманах рубашки, наконец, найдя деньги, положил их возле своей пустой чашки и встал из-за стола. Признаться себе в том, что, несмотря на сложную беседу, холодность его визави и внутреннюю злость, ему было уютно и спокойно в этом кафе рядом с давним другом, Питер не хотел. Наверное, эта встреча станет одним из тех воспоминаний, способных чуть согреть душу в моменты беспросветного ужаса, что испытывал он каждый раз, ощущая жжение Метки. Странно, конечно, но факт: так вполне могло быть. Только время покажет, как будет на самом деле. Никто не мог угадать, когда зов «повелителя» в очередной раз вытащит Питера из убежища. И где-то в глубине души он знал, что, будь Пожиратели способны призывать Патронуса, одним из его лучших воспоминаний могла стать эта встреча. А еще – жалел, что никогда не просил Мародеров обучить его этому заклинанию.
– Пожалуйста, верни мне волшебную палочку, – тихо попросил парень. – Я пойду. Не потревожу никого из вас больше.

Отредактировано Peter Pettigrew (30-08-2013 21:05:42)

Питер уже протянул руку за палочкой и собирался быстро уйти, хотя слова Лили Эванс звучали в его голове. Все, что она сказала… Хотелось поспорить, оспорить, не согласиться и высказать свою точку зрения. Хотелось поговорить об этом. Но еще в начале встречи она сказала: времени мало, говори быстро, и Питер постарался. Даже, кажется, уложился в некий невидимый глазу, но явно уловимый обостренным нюхом лимит. Однако последний вопрос буквально пригвоздил юношу к полу. Его оружие осталось у Лили, и что теперь? Не вырывать же из ее рук. Силу не применишь, обе палочки у нее, да и к чему усугублять ситуацию, только-только восстановленное хрупкое равновесие могло рухнуть от любого негативного действия со стороны Пита.
Где медальон.
Где моя совесть.
Где мои друзья.
Где моя свобода.
Где я – настоящий.
Вопросы?
Питер плюхнулся обратно на стул, не сводя глаз с Лили. Молчал, обдумывая ответ. Лгать не имело смысла, если сказанное не устроит девушку, она будет спрашивать еще и еще, пока не докопается до правды так или иначе. Петтигрю знал эту черту Эванс, ее упорство, переходящее в упрямство, и наоборот, в достижении цели. Покоя она ему не даст. Но и Хвост был не лыком шит, в другом смысле и иначе, но сейчас они будто вели игру, кто кого перехитрит, и лично Питер надеялся на то, что истина, которую ему придется преподнести подруге, не причинит ей большей опасности, чем та, в которой уже находилась вся магическая Британия.
– Я так давно ни с кем не говорил по-человечески, – вздохнул он. – И сейчас очень хотел бы донести тебе мою точку зрения, Лили. О работе, об Ордене, что, по большому счету, все-таки одно и то же. О моей звериной сущности. Ты ведь знаешь, думаю, почему я научился превращаться именно в крысу? – Питер подпер подбородок кулаком и устроился поудобнее. Кажется, разговор их все же грозился затянуться из-за того, что одна героическая девушка решила послушать одного странного парня. – Потому что чем меньше обретаемая форма животного, тем легче проходит трансформация, тем проще в принципе научиться перекидываться из человека. А это в любом случае очень, очень тяжело. Мы были глупыми мальчишками… – Юноша унесся мыслями в школьные годы, вспоминая, как несколько раз в неделю Мародеры сначала изучали теорию, долго и упорно, до перехода к практике прошло немало времени. Прежде чем у них троих получилось хотя бы предпринять попытку трансформации, Питеру не раз и не два думалось, что ничего не выйдет. Однако он упорно шел вперед, подбадриваемый друзьями. – Если бы не Джеймс и Сириус, у меня ничего не вышло бы. Я бы сдался, опустил руки. Они убедили меня, что им пригодится такое маленькое и на первый взгляд бесполезное животное, и во всем поддерживали, – Пит улыбнулся, вполне искренне, – может, это смешно, но я полюбил сыр только после шестого курса, когда начал чувствовать себя полноценным анимагом. Наша личина влияет на личность, Лили, а крыса – это не только мудрость. – Он не знал, зачем разоткровенничался. Вероятно, это было лишним и неинтересным для Лилиан, но и остановиться теперь Питер уже не мог. Он собирался ответить на вопрос девушки, но не раньше, чем выскажет все, что хочет, – Лил, все, что ты говоришь, это верно, это правильно. Но ровно до тех пор, пока человек не сталкивается с силой, которую его разум постичь не в состоянии. С темной магией, о каменные скалы которой разбиваются его силы и чувства. И тогда ты стоишь, бросив напрасные попытки сопротивляться, только и желая не вовлечь тех, кто тебе дорог, в ту же стихию. – Питер помолчал. Диспуты никогда не были его сильной стороной, а сейчас в нем говорил, кажется, совсем не тот Петтигрю, каковым гриффиндорец привык себя осознавать. Такое с ним случалось редко. – Я не выставляю себя несчастной жертвой, – тихо добавил Хвост, – только мы с тобой теперь смотрим на все под разными углами. Я говорю за себя, но ты не можешь ответить только лишь за себя одну, потому что принадлежишь к организации, которая должна бы охотиться за мной… Ты в ответе за многих, и это правильно, потому что вы все должны быть единым целым. Иначе не победить.
Где мое детство.
Где четверо мальчишек, сидящих на мягких кроватях со столбиками.
Где яркий солнечный свет и слезы дождя на окнах гостиной факультета.
Где правда.
Ответы?
– Вот теперь я вплотную подошел к ответу. Прости, что так долго тянул и морочил тебе голову, но я же известный трус, и не мог так просто обрушить все на тебя, – проговаривая это, Питер начал медленно закатывать рукав рубашки на левой руке. Он собирался совершить непростительную в его положении глупость. – Медальон давно не у меня, ты же заметила и поняла. И разве ты не смогла понять, где он? – парень чувствовал, что на его лице застыла гримаса, а внутри все похолодело, но упрямо продолжал обнажать свою руку, пока не показался бледный рисунок. И тогда он обыденным движением вытянул руку вперед, как если бы протягивал конфетку ребенку в зажатой ладони… Только ладонь был разжата. – Вот мой ответ, Лили.

Разговор затягивал все больше. В несколько быстрых движений Петтигрю раскатал рукав обратно, убедившись, что Лили увидела. Он неотрывно следил за выражением лица собеседницы, ожидая, когда же на нем появится понимание, осознание того, кто находится сейчас рядом с ней. Питер нервно сглотнул и убрал левую руку со стола, как если бы хотел вообще избавиться от доказательства своего предательства. Он ждал отвращения, злости, любого сильного проявления отрицательных эмоций, и действительно, Лили сначала вздохнула, принимая на себя груз такого знания, а потом подняла глаза… И все изменилось. Между ними вновь пролегла пропасть. А как же ты хотел.
Посыпались вопросы, самым странным из которых было беспомощное «Что мне сейчас делать?», будто девушка впрямь спрашивала совета у того, чье существование ставило под угрозу жизнь ее и близких ей людей. И именно на это Пит ответил, несмотря на то, что после следовали еще слова, в большей или меньшей степени характеризующие отношение Эванс к Метке, полученной Хвостом, а также вопрос, который совершенно точно предназначался ему, в отличие от, скорее всего, случайно высказанного вслух. Но сегодня был день неправильных ответов.
– Ты прекрасно знаешь, что именно тебе делать, – ровным тоном сказал юноша, – сообщить обо всем Ордену, чтобы вы могли сменить все: планы, дислокацию, пароли и явки. Ты должна, Лили. Ради вашей безопасности. Потому что содержимое моей головы и мыслей не секрет для Волдеморта. Пусть я знаю не так много, но… Все это время! – Он прерывисто вдохнул сквозь зубы. – Все это чертово время я уповал на то, что мой самый страшный ночной кошмар не сбудется, что все вы целы и невредимы. Я несколько раз тайно следил за каждым из вас по отдельности, подглядывал, так сказать. И, Лили, единственное, что я могу противопоставить твоим «Почему?» и «Зачем?» – только уверения в том, что мне хотелось умереть уже при самой первой встрече с этим… повелителем Пожирателей смерти. – Питер понизил голос почти до шепота: посетителей в кафе осталось мало, и громкие разговоры гулко разносились по помещению. – Но меня не убили, а сам я оказался слишком слаб, чтобы сделать это. Так и завис – уже не на светлой стороне, и всей душой презирая темную.
Юноша вдруг почувствовал сильнейшее отчаяние и смятение, выворачивающее душу наизнанку. Знакомые симптомы приступов безысходности, от которых он по вечерам выл бы на луну, но крысы не скулят, а тихо прячутся по углам. – Расскажи Дамблдору, Грюму, всем! Расскажи Джеймсу, Римусу, Сириусу, что я вас предал! – Горячо продолжил он, тут же осекшись. Сбавил обороты. Все-таки перешел к тому, о чем спрашивала подруга. Он мог продолжать на ту же тему и далее, но тогда неизбежно в конце концов пришел бы к упоминанию Северуса Снейпа, а уж это было для Лили совсем ни к чему. Почему-то Питер не считал, что Лилиан находится в блаженном неведении относительно рода занятий ее бывшего друга, но сейчас на ней и без того лица не было. Кроме того… Петтигрю был ничем не лучше слизеринца в данной ситуации. Даже хуже.
– Лили, солнышко, – парень решился назвать ее школьным ласковым прозвищем, давно забытым и очень редко употребляемым им самим, – я никого не спас своим поступком. Крестраж привел меня к Волдеморту, и уж ему противиться я тем более не мог. Этот человек не оставляет никому выбора, понимаешь? Да он и не человек… Но это не относится к делу, – осекся анимаг. Не хватало только описывать все в красках. – Ты даже не представляешь, как права, говоря, что мне не помочь. Все слуги Волдеморта – потерянные люди, я тем более. В каждую минуту нашего разговора я могу почувствовать жжение в руке, и мне придется предстать своему «хозяину», – Питер болезненно поморщился, – зная при этом, что все мои мысли и поступки он читает так же легко, как мы с тобой – открытую книгу. А еще, – он вновь внимательно вгляделся в глаза Лили, – я знаю, что ты можешь сдать меня правосудию, и будешь права. Ведь ты сейчас подвергаешь себя смертельной опасности. То есть я подвергаю, если быть точным. В общем… Что тут долго говорить. – Юноша замолчал, мысленно обращаясь к Эванс. Пожалуйста, возвращайся в свою жизнь, к искренним чувствам и светлым помыслам. Забудь обо мне, и сделай так, чтобы никто не вспоминал о хорошем. Пусть для вас не будет смешного Хвостика, а только очень, очень изредка мимолетная воспоминание-вспышка о подлости Петтигрю. Не жалей обо мне никогда, я прошу. Он повторно поднялся со стула.
– Лили, я конченый человек. Я не должен быть в ваших жизнях. – Донельзя пафосно, но как сказать иначе? Гриффиндорец медленно сдвинулся с места.
Странный, не свойственный ему порыв заставил Питера на мгновение задержаться возле сидящей девушки и, наклонившись, поцеловать ее в макушку. Это не был жест отчаяния, как тогда в доме Люпина. Вместо многих прощальных слов, вот и все.
Питер направился к выходу из кафе. Без палочки. Без единой мысли о том, что станет делать теперь.

Несмотря на слова Лили, Питер считал, что тверд в своем намерении уйти. С волшебной палочкой или без нее, с клеймом отступника и со звоном в ушах странной фразы «Ты не предатель», которая не вписалась в его представление об итоге разговора. Почему Лили имела мнение, отличное от, Питер не сомневался, мнения большинства? Какая неведомая сила заставила ее противопоставить рассказу Хвоста доводы, пусть не убедившие его, но прочно засевшие в голове?
«Ты не слаб», «ты не предатель»… Разве?
Петтигрю не допускал для себя даже тени надежды на хороший исход. Уставившись на внезапно закрытую магией дверь, он вполголоса сказал подошедшей Лили:
– Осторожнее, незачем привлекать внимание.
А все остальное? Что делать с ее просьбой?
Питер повернулся к девушке и мрачно продолжил:
– Ага. Не в тот ад, так в этот. Лили, ты что, считаешь, меня в Ордене плюшками накормят?..

Одним из кошмаров Питера Петтигрю был такой сон: он стоит посреди большой комнаты, освещаемой безжалостно-резким светом ламп, из-за которых не видит толком, кто еще находится в помещении, но знает, что их здесь очень много. Чувствует на себе взгляды, недобрые, осуждающие. Чувствует, как по спине между лопатками медленно ползет капля холодного пота – ему страшно. Пит знает, что сотворил нечто ужасное, и предстанет сейчас перед строгим судом. Время от времени этот сон дополнялся знакомыми гриффиндорцу личностями, осуждения, гнева или равнодушия которых он боялся.

Резко взяв Эванс за руку, Питер вышел вместе с ней из кафе и, завернув за угол дома, остановился, сразу выпустил ее ладонь и оперся обеими руками о шершавую кирпичную стену, опустив голову. Слова в таком положении звучали глухо, но Лили наверняка их слышала, стоя близко.
– Я не стану сопротивляться тебе, хотя мог бы, но не буду. Только все равно ничего хорошего из этого не выйдет. – Он буквально выталкивал звуки сквозь сжатые зубы. – Палочку мне не возвращай – только лишний соблазн. И не боится, что я причиню ей боль прежде, чем она успеет даже вынуть палочку? Это значит… верит?
Юноша вдруг разозлился. Язвительные слова вертелись на языке. Слова, которые могли бы ранить. Я пришел только объяснить все, а ты… Как тебе не очевидно, Лили, что со мной будет дальше? Неужели ты не видишь, насколько опасно мне быть рядом с кем-либо из вас? И самый главный вопрос: почему? Почему. Я. Не. Предатель. Как по-твоему? Кто тогда заслуживает носить это позорное звание?!
Питер ударил кулаком о стену, раз, другой, но вымещать злобу на камне было все равно что молить каменного истукана об исполнении заветного желания. Сощурившись, он вернулся к подруге и протянул ей обе руки, сложенные запястьем к запястью (костяшки пальцев правой окрасились в цвет вишневого варенья благодаря стене) – будто у нее были наручники, чтобы ими воспользоваться. Какая насмешка.
– Ничего хорошего из твоей затеи не получится, – повторно предрек он, держа руки на весу, словно все еще в ожидании холодного металла, что защелкнется на них. Вообще-то Лили может применить магию, в отличие от меня, – мелькнуло в голове, – зачем же наручники. А я еще могу убежать. Это мой шанс. Не на спасение, но на забвение. Только вот без оружия далеко не убежишь.
Жжение в левой руке внезапно напомнило Питеру о том, кто он есть. Парень с ужасом понял, что теперь точно у него только два варианта, ни один из которых не несет в себе успокоения. – Лили… – почему-то шепотом проговорил он, – меня зовет… Он, – кивок на Метку, скрытую тканью рубашки. Как в кошмаре, змейка влаги начала свой путь по его спине вниз. – Если я пойду с тобой, считай, стану мертвецом. Заочно, – с трудом сглотнул Питер  в тщетной попытке увлажнить пересохшее горло. – Да и в противном случае я труп, рано или поздно, так или иначе. – Странно, но голос и интонации крепли, становясь увереннее и убежденнее. Сразу после такого разговора Волдеморт не то что в мыслях, по лицу его прочтет, где Петтигрю был и что делал. Таким вот образом подставляться он не хотел. Значит – что?
– Но я хотя бы увижу… всех, пойдя с тобой. Глупо, как глупо.
Мышеловка захлопнулась. Жжение в руке постепенно становилось невыносимым. Возможно, скоро Пит потеряет сознание от боли; уже сейчас он чувствовал, как кровь отливает от лица. Может, это будет к лучшему.
– Из двух зол я выбираю меньшее, – поморщился анимаг и потер изображение змеи под одеждой. – Пойдем, пока этот зов не стал невыносимым.