"В темницах нет окон и все часы похожи один на другой,
а для меня теперь всякий час - полночь".
Дж. Мартин "Битва королей" (Кейтилин Старк).

- А что с ними было? – холодная ручка Нимфадоры прикоснулась к матери, когда та на пару мгновений замолчала.
Андромеда Тонкс не знала, какой сегодня день и сколько сейчас времени. Не потому, что они с Нимфадорой провели в плену так уже много, но потому, что отсутствие часов и дневного света вконец дезориентировало ее. По предположению Андромеды, нынче должно быть воскресение, и, вероятно, уже поздний вечер, возможно, даже ночь, но она не была в этом уверена, как, впрочем, и во всем остальном.
На серой стене продолжали мерцать отблески пламени от факела, горящего за дверью, отделявшей крошечный мир пленников от всего остального, где уже могло произойти ровно все. Огонь ни разу не погас за эти два дня, поэтому ориентироваться на него было бессмысленно.
Не знала Андромеда и о том, что творилось за стенами их маленькой камеры, и это волновало ее куда сильнее, нежели потеря во времени. Тревожное сердце матери не успокаивалось ни на минуту, и после каждого слова и прикосновения дочери в Андромеде поднималась новая волна нежности и любви к дочери, которую отчаянно хотелось укрыть и защитить от тех, кто пытался использовать ее в качестве разменной монеты их жестокой игры.
Андромеду не покидало множество вопросов, и практически все они начинались со слов «А если?». А что, если Тед попыталась сопротивляться или найти их, за что поплатился жизнью? Что, если Гестия Джонс, которая должна была прийти в гости в тот вечер, пострадала из-за них? Что, если все это было фикцией, и на самом деле Руквуд и не собирается их освобождать?
Страх продолжал точить неспокойное сердце Андромеды, и если бы не Нимфадора рядом, она бы бесконечно думала обо всем этом, медленно сходя с ума. Но Дора… Дора не могла позволить подобной роскоши.
Если с ней что-то случится, я не переживу.
Изнутри Андромеду переполняло отчаяние, которое ни в коем случае нельзя было выпускать наружу, но, когда Дора поднимала на нее свой детский взгляд и спрашивала, сколько им еще здесь придется находиться, было невозможно скрывать правду, прикрываясь словами.  Андромеда старалась говорить с дочерью как можно чаще, и на совершенно отвлеченные темы, чтобы та не начала тосковать или бояться, но иногда у Меды совсем уже не оставалось сил, чтобы продолжать говорить. Она упорно старалась, не давая Доре почувствовать хотя бы малейший страх, но усталость иногда брала свое.
В первый день, когда они с Дорой остались вдвоем в камере, Андромеда не могла и вообразить, что хотя бы прикроет глаза, ведь за это время могло случиться что угодно, а больше всего она боялась, что ее разлучат с дочерью, чью руку она никак не могла отпустить. Нимфадора уснула, и Меда осталась ночью наедине с гложущей тишиной. Под утро все тело ныло, а веки все равно постепенно опускались, словно свинцовые. Несколько раз Андромеда проваливалась в сон как в бездну, но хватало всего пары минут, чтобы она одергивалась и резко открывала глаза. И стоило ей вновь прикрыть веки, как ее опять атаковали кошмары: один хуже другого.
- С ними… - пересилила себя Андромеда, продолжив говорить, но ее перебил шум за дверью.
Вдруг что-то щелкнуло, лязгнуло, и холодная камера наполнилась светом, от которого тут же заныли глаза. Впервые за их пленение их тревожное спокойствие было нарушено кем-то извне, и трудно было сказать: стоило ли радоваться этому, или же напротив. Тем более, если в дверном проеме стояла та, кого Андромеда мысленно обрекла на самую тяжелую из возможных участей.
Вопрос Нимфадоры о судьбе героев сказки, что рассказывала Андромеда, зазвучал иначе.
Что…
Вошедшая женщина сделала какое-то движение, позднее Андромеда даже не сможет вспомнить, какое именно.
…с нами…
Нимфадора испуганно шевельнулась и прижалась к матери.
…будет.
Ответом на немой вопрос послужила ослепляющая вспышка пламени, разгоревшегося на стене по диагонали от двери.

Есть такая шутка, в которой правды больше, чем хотелось бы. Заключалась шутка в одной простой фразе – «Никогда не говори, что хуже быть уже не может». Может, и будет.
Когда прошло уже почти двое суток с момента, как лязгнул замок, и все стихло, Андромеда была близка к тому, чтобы медленно начать сходить с ума от неизвестности и страха за дочь, что была рядом с ней, и мужа, о судьбе которого можно было только гадать.
Когда в камеру полился свет от горящих снаружи факелов, и внутрь вошла Алекто Кэрроу, сердце Андромеды упало, и она всего за пару секунд успела представить себе самое худшее, что может последовать за этим.
Когда вошедшая гостья закрыла заклятием дверь изнутри, темная волна страха и ненависти накрыла Андромеду с головой, но не успел никто ничего и сказать, как в комнате вспыхнул огонь, словно так и было запланировано. А если это и действительно было спланировано? Андромеда едва не предположила, что это – дел рук тех, кто держит их здесь в плену, но увидела, как Алекто пыталась справиться с пламенем, словно и для нее это было неожиданностью.
- Finita! – та реагировала очень быстро, и пламя вмиг погасло, но это была лишь смена декораций, и от стены мгновенно пополз ядовитый темный дым, почти полностью скрывший силуэт Алекто.
Камень, камень – кругом один только камень, и от клубов едкого, жгучего дыма было не спрятаться, не укрыться, а он наполнял комнату так скоро, что вся камера неминуемо утопала в сером тумане.
А вот эта была уже не мучительная неизвестность, а настоящая опасность, близкая как никогда.
Ладонь Андромеды инстинктивно сжалась, пытаясь нащупать древко палочки, но пальцы схватили лишь воздух. Все происходило быстро, слишком быстро, и внутри уже не было ни страха, ни тем более ненависти – там было лишь отчаяние. Если бы только Андромеда тогда знала, что та, что сейчас борется в дыму и пламени, вовсе не та, за кого себя выдает здесь, в Эйвери-холле, была бы хоть какая-то уверенность в том, что все будет в порядке. Но этого Андромеда не могла и помыслить, а потому в голове мелькнула страшная мысль о том, что она может их здесь оставить. Ей всего-то открыть камеру и выйти, а потом запереть дверь. Андромеда видела вчера ненависть и презрение в глазах Алекто и не сомневалась, что та способна на такую жестокость – оставить их задыхаться в дыму.
- Не дыши, - хрипло сказала Андромеда, ощущая, как дым раздирает горло, и зашлась в кашле. Быстрее, чем Дора успела отреагировать, Меда сама поняла, какую глупость она сказала. Как она может_не_дышать? Где-то на подсознании всплыло знание о том, что при задымлении надо опуститься вниз, чтобы оказаться под дымом, но, попытавшись сказать Доре, чтобы та сделала все как надо, снова захлебнулась в кашле. Горло и глаза нещадно мучил яд, но Меда пыталась, отчаянно пыталась себя пересилить и справиться с собой.
Вдруг рядом в дыму прорезался голубой свет, исходящий от палочки, и рядом, предельно близко возникло лицо той, кого она скорее убила бы, чем доверилась, но сейчас только эта женщина могла им помочь. Принести спасение или беду пришла сюда она, Андромеда не знала, но Алекто была здесь вообще единственной, кто был способен хоть на что-то.
Еще пару часов назад казалось, что, даже если кто-то попытается забрать у нее дочь, Андромеда сделает все, чтобы помешать им, но уже сейчас она даже не стала сопротивляться и спорить, когда Алекто произнесла несколько заклинаний и взяла Дору на руки. Но все же, когда Алекто поднялась, держа Нимфадору, Андромеда ощутила, как захлопнулась последняя дверь клетки, куда она попала. Теперь – ее дочь в руках женщины, еще вчера ясно давшей понять, что, будь ее воля, она бы не оставила Дору в живых, а Меда… была все так же бессильна и безоружна. И сейчас – особенно. С этой самой секунды Андромеда невольно стала такой же безвольной, как марионетка, ведь она, равно как и та, на чьих руках покоилась Нимфадора, знала, что ей не хватит сил противостоять, если жизнь дочери будет под угрозой.
Но сейчас времени на все эти мысли не было. Мигом поднявшись вслед за Алекто, Андромеда была готова следовать ее коротким и отрывистым приказаниям, на долю мгновения усталость, страх и ядовитый воздух сделали свое недоброе дело, и в глазах Меды чуть потемнело, когда она сделала первый шаг.
Нет… Нельзя.
Рука снова потянулась, чтобы схватиться за что-нибудь, и сначала вновь лишь рассекла воздух, но потом нащупала гладкую стену, по которой скользнула вниз. И все-таки этой опоры было достаточно, чтобы не упасть.
Нельзя, просто нельзя было дать слабину, и меньше чем через пару секунд Андромеда снова пришла в себя и пошла к двери настолько твердо, насколько могла, не пытаясь сделать ничего, что бы Алекто могла расценить как сопротивление.
Покинув пределы камеры, Андромеда обернулась и увидела покоящуюся на руках Алекто Дору, и все сердце сжалось от страха.
Зачем она пришла?
Куда она ведет нас?
Что сейчас будет?
Темный коридор, освещаемый факелами, уходил далеко вперед, и выбора, куда идти, и не было, даже если бы она могла попытаться. Когда за спиной стоит враг, в руках нет палочки, а от стены до стены пара метров, не лучшая мысль предпринять побег. Андромеда просто покорно шла вперед, как и было сказано. Никаких глупостей, никаких лишних действий, никаких слов, чтобы ничто не могло обернуться против Нимфадоры. Все остальное отступило на задний план. Растворилось в сером ядовитом тумане, и не осталось в голове никаких других мыслей, кроме одной единственной.
Главное, чтобы Нимфадора вышла отсюда живой.
Все остальное не имело значения.

Вам может быть одна из падающих звезд,
Может быть для вас, прочь от этих слез,
От жизни над землей принесет наш поцелуй домой,

И может на крови вырастет тот дом,
Чистый для любви... Может быть потом
Наших падших душ не коснется больше зло
Кукрыниксы "Звезда"

Черный скелет Эйвери-холла величественно разложил свои кости на изумрудной английской траве и чуть ушел под нее, как уходит все мертвое, все отжившее, все пустое и сгнившее. Хребты холодных лестниц врезались в мякоть земли и углублялись вниз, уводя своих путников туда, где нет света, а подняться наверх не так легко, как спуститься – так было всегда, еще Данте об этом писал. По пути ведь будут встречаться жадные до отчаявшихся душ и обессилевших тел черви и мухи, и они обязательно захотят обглодать тебя и спустить обратно – вниз. Каменные ребра давили сверху и снизу, и могло показаться, что нет никакого выхода, как и нет никакого неба, летнего ветра и солнца, только и есть, что эти черепа пустых комнат да истлевающие кости тихих коридоров. Эйвери-холл – неупокоенное тело, а оттого – бедовое, и несчастной душе его, разделенной, будто крестраж, на двух темноволосых близнецов, еще долго платить по счетам за грехи их замка.

Алекто говорила. Ну, конечно, Алекто не умела молчать, это Андромеда поняла еще с момента их первой встречи, и снова захотелось сильно, очень сильно ударить Кэрроу, стоило ей только сказать «…и больше ее не увидишь», но вопреки желанию кипящей от ненависти крови, Меда почувствовала, что она все еще не может сделать ничего. Но «дай мне повод» – и Андромеда уже точно знает, что, если она умрет здесь, в Эйвери-холле, то и после смерти достанет Алекто из-под земли за одни только эти слова.

She don`t speak, but she remembers.

Сердце рвало от страха, легкие – от дыма, но кашель Андромеде казался признаком слабости, и все же она не могла постоянно давить его в себе без последствий. Голова и без того слегка кружилась, а ноги дрожали не то от страха, не то от усталости, а скорее, от всего этого сразу. В голове бешено плясало отчаяние – почему ты ничего не делаешь? Но ведь невозможно, совершенно невозможно без риска для Нимфадоры было что-то сделать со связанными руками. «Думай, думай, думай», - как сумасшедшие, носились в голове мысли, но не хватало смелости, решимости, уверенности, чтобы хотя бы попытаться изменить траекторию этого полета вниз, и Андромеда шла, просто шла.

Битое стекло рвет натянутую нить тишины, и все переворачивается с ног на голову еще раз: домовой эльф останавливается и говорит, что «хозяин не велел», а Алекто грубо отсылает его прочь. Что?.. Страх мелкой дрожью покрывает тело, и Меда уже близка к тому, чтобы сойти с ума прямо здесь, потому что, если Алекто ведет их куда-то без приказа свыше, то это, скорее всего, плохо, очень плохо, у нее поехала крыша, и она хочет… Мерлин, да кто знает, что хочет эта тварь. Казалось бы, некуда уже сгущаться краскам, но нет – вот домовой эльф лежит в осколках и крови, а Алекто произносит леденящее «Oblivate», да что, черт возьми, она делает? Руки-ноги сами едва не кидаются в сторону непроницаемо-спокойной Алекто Кэрроу, не из мести за домовика, конечно, – ради дочери, лишь бы та не держала ее на руках, лишь бы та даже рядом не стояла. И все же едкая помесь страха с благоразумием берет вверх над телом, и Андромеда остается стоять там, где стояла до оглашения следующего приказа.  А если?.. Путь продолжается. …это не Алекто? В замке не жарко, отнюдь, но Меде кажется, будто она сейчас задохнется от давящих стен этой огромной шкатулки, будто еще немного и стены сами двинутся на нее, зажмут здесь – и ее никто никогда не найдет и не выведет отсюда.

Погибель – здесь, снаружи – надежда.

Вдруг становится ясным, как день, что, кем бы ни была эта Алекто, лучше пойти за нею, потому что тогда есть хоть какая-то возможность вынырнуть из волны этого черного замка. Если же эта Алекто – самая настоящая Алекто, то… думать об этом было страшно. И все же нет другого выбора, кроме как слушаться ее. Пока.
Следующий червь вползает в плоть коридора, узнав, видимо, от остальных, ему подчиняющихся, о том, что происходит, он, вовсе не глядя на Андромеду, отдает распоряжение, и Алекто хрипло с ним соглашается. Юношу-червя Меда видит, кажется, не впервые, однако не может вспомнить, кто он и откуда, и не силится узнать, скорее жадно поглощает его острые черты, чтобы и его запомнить, чтобы и ему отплатить сполна. Позже. И снова путь продолжается; из-за угла показывается хребет лестницы, ведущий вниз и вверх, куда и отправил пленников Эйвери, но снова меняется линия начерченного пути – вниз, и реальность взрывается вспышками трех заклинаний.
Petrificus Totalus – карта бита, но Андромеда боится, как бы следующим не было оглушающее, ведь, если «Алекто» его не отобьет, она может полететь вниз по лестнице с Дорой на руках. Protego – щит закрывает собой женщину с ребенком на руках. Castra Armilla – ответом на него – грохот падающего тела, но это еще не победа, это только первый глоток воздуха на поверхности дикого океана беды. Секунды бешено сменяют одна другую. Руки наконец-то свободны, и чуть сползает с лица Алекто ее маска, пусть Меда пока не знает, кто это, но уже уверена в том, что все идет по плану, поэтому не тратится на установление истинного лика спасительницы, в конце концов, кем бы она ни была, если они отсюда выберутся, этого Андромеда ей никогда не забудет, впрочем об этом после. Зеленый вереск огня проглатывает одновременно трех, и они тонут в этом теплом потоке живого пламени, тонут, сами не веря, что – получилось.

До последнего Андромеда ждет, боится, что дымка спасения скоро развеется, и они снова окажутся там, откуда начали, вернуться в исходную точку, в этот маленький склеп. Страшно – по-прежнему страшно, страшно все так же, как и было, когда только открылась дверь темницы, и в внутрь потек медовый свет, страшно так же, как в коридоре, когда за спиной оставалось кровавое тело домового эльфа, так же, как в момент встречи с черноволосым юношей – страшно. Секунды длятся, что вечность, и невозможно поверить в освобождение даже тогда, когда пламя стекает вниз и тут же гаснет, а впереди сереет деревянный пол, на который Меда неуверенно ступает, чувствуя дрожь в ногах. Появляется пшенично-светлая Эммилин Вэнс, которую было бы невозможно представить в аду черного замка, но она здесь, наиреальнейшая Эммилин Вэнс, в которую так хочется верить, и вторая нога Андромеды тоже делает нетвердый шаг вперед. Зыбкий ил деревянного пола и хрустальная пыль в солнечном эфире, а рядом слышится родной, знакомый голос, слышится, но не узнается, и на долю мгновения темнеет в глазах, как будто что-то очень страшное было так близко, может быть, до сих пор рядом, и Меда чувствует, как слабеют ноги с каждым шагом. Меда протягивает руку, чтобы схватить хоть что-то и удержаться, находит не сразу, но все же находит, и обретенная точка опоры, чье-то плечо, возвращает Андромеду в действительность «Дырявого котла».

Получилось.

Отредактировано Andromeda Tonks (16-03-2014 00:28:44)