- День будет солнечным, - обещали накануне в Ежедневном пророке.
Как же. Если первую половину дня погода честно старалась быть хорошей, то после обеда начал накрапывать легкий дождь.
Хоть бы прошла гроза, а потом распогодилось, - думала Андромеда, глядя на скучавшую Дору, которая сидела на окне и водила пальцем по запотевшему стеклу - верный признак того, что ей нечем заняться.
- А скоро дождь кончится? – в очередной раз спросила Нимфадора.
- Не знаю, солнышко, надеюсь, скоро. Завтра говорят, будет лучше, - ответила Андромеда, не отвлекаясь от кухонных приготовлений.
- А скоро будет пирог?
- Скоро. Потерпи немного.
- А скоро папа придет?
Андромеда подняла глаза и посмотрела на часы, висевшие на стене. Начало восьмого.
- Приблизительно через час.
За спиной миссис Тонкс раздался тоскливый вздох Доры, которой было невыносимо скучно. Дело в том, что Нимфадора была из тех детей, которые не могут занимать себя игрушками или каким-то другим занятием вроде рисования. Обычно новые игрушки интересовали ее не более часа, после этого она стремилась подключить и других людей к своей игре, либо же сменить род деятельности, например, выйти на улицу и пойти гулять. Однако в этом случае Дора не могла ни затеять что-то интересное во дворе дома, ни начать игру с мамой, потому что та была занята приготовлением ужина. Вот девочке и оставалось грустить со сложенными куклами на подоконнике и рисовать на стекле незамысловатые узоры.
- Хочешь, давай играть в слова? – предложила Андромеда.
- Давай! – бойко отозвалась Дора, и цвет ее волос мгновенно сменился с пепельного на ярко-лиловый, - чур, я первая. Солнце.
- Ежевика.
- А… Апельсин! – сказала Нимфадора, и волосы и сами стали рыжими подобно этому фрукту
- Ночь.
- Чашка… - ответила Дора, и мать уже начала отвечать, как девочка вдруг продолжила говорить, - мама, а кто такая Эйвери?
Надо сказать, Нимфадора была одним их тех редких людей, которые могут застать Меду врасплох всего одним вопросом. Пауза. Андромеда отложила в сторону форму для выпечки и обернулась на дочь, которая, кажется, при своей рассеянности умудрялась выхватывать из разговоров старших отдельные фразы и потом вспоминать их.
- Это… Одна волшебница. Мы учились… вместе, - Андромеда не нашла, что ответить помимо этого, хотя на самом деле она совсем не помнила Эйвери в школе, слишком велика была разница в возрасте.
Кажется, Дора не слишком нуждалась в ответе. Задав вопрос, она тут же забыла об этом и продолжила думать о чем-то своем.
- Элеонора Эйвери… - мечтательно сказала она, - мама, почему вы не назвали меня Элеонорой? – не успела Андромеда и рта открыть, чтобы ответить дочери, как девочка продолжила, - а такой Руквуд?
- Подслушивать разговоры старших – признак плохого воспитания, Нимфадора, - не без строгости в голосе сказала Андромеда, - и хватит пытаться найти себе другое имя. У тебя прекрасное имя. Руквуд – это коллега папы.
- А почему папа называет его подлецом?
Не успела Андромеда выразить свое возмущение по поводу вопроса дочери, как та неожиданно спрыгнула с подоконника и радостно закричала:
- Папа пришел! Мамочка, можно я выйду на улицу к нему? Я надену плащ и сапоги, честно-честно.
Кажется, девочка так быстро натянула на себя плащ и так быстро впрыгнула в сапоги (к слову, кажется, не свои, а мамины), что даже не слышала того, что сказала ей Андромеда. Быстро повернув ключ в замке, она выбежала на улицу и начала махать рукой отцу в знак того, что она его видит и рада этому.
Меда на улицу не вышла, но подошла к окну, чтобы убедиться в том, что это именно Тед, а не кто-то другой идет по тропинке к дому. Зрение и туман не позволяли ей распознать человека, стоящего у калитки, но судя по цвету плаща и тому, что зоркая Нимфадора бежала ему навстречу, это был именно Тед.
Даже раньше, чем обычно, - подумала Андромеда и подошла к раковине, чтобы отмыть руки от муки, - значит, все хорошо.
Она непроизвольно выдохнула, словно все это время она ждала супруга, затаив дыхание, и улыбнулась, радуясь тому, что Тед не вернулся, как это стало случаться, ближе к полуночи, а даже раньше обычного. Пожалуй, этот лишний час был хоть и малой, но приятной мелочью в рутине серых, тяжелых дней. Уголовные дела, расследования, скандалы на работе, давление со стороны коллег – и за что? Лишь за то, что человек пытается разобраться в происходящем.
- Тебе должны будут выплатить премию за этот месяц, - сказала однажды Андромеда, когда они с Тедом в очередной раз засиделись до глубокой ночи, несмотря на то, что обоим утром предстояло поднять себя с постели и отправить на работу.
Меда снова выглянула в окно, потому что ни Тед, ни Дора не вошли в дом. Что можно там делать?.. Прищурившись, Андромеда начала вглядываться в окно, в которое она слегка постучала спустя некоторое время в знак того, чтобы Дора и Тед не стояли под дождем, а шли домой.
Но они почему-то так и остались там, несмотря на то, что Дора обернулась, услышав стук в окно.

Иногда в привычный механизм ежедневной рутины вихрем вмешивается нечто такое, чего нельзя было и ожидать. Нас часто предупреждают о гипотетических опасностях, но это не кажется возможным ровно до того момента, как затронет нас самих. «Это случается только с другими», - часто думают люди, глядя на происходящее вокруг них, и даже начинают по-настоящему верить в то, что какая-то неведомая сила оберегает их от того, с чем сталкиваются другие. Разумеется, кому-то действительно везет, и ведь не всем нам суждено погибнуть страшной смертью или потерять близких, но никогда, ни за что не стоит думать о том, что вы хоть каплю удачливее остальных, и именно вас минуют горя и несчастья.
Нельзя упрекнуть Андромеду в убежденности в том, что ее семье ничто не грозит, напротив, она всегда была готова к тому, если что-то пойдет вовсе не так, как она задумывала, но ведь никогда не знаешь, где наткнешься на подводный камень. Порой смотришь под ноги, ищешь ту самую яму, куда, как говорят, можно угодить ногой, а спотыкаешься в совсем ином месте об обломок старого корабля.
Сейчас это кажется очевидным – не выпускать ребенка по вечерам во двор, зная, что Пожиратели Смерти не брезгуют и тем, чтобы прийти ночью в дом и стереть его с лица земли, но в ту минуту, когда с криком: «Папа!» ребенок в наспех натянутых сапогах вылетает к калитке, нельзя и представить, чем это обернется.
Постучав в окно, Андромеда выдала свое присутствие, и тем самым поторопила события. Ах, если бы!.. Если бы осторожно выйти во двор и быстро атаковать! Если бы знать заранее о госте, что придет, и подготовить ему «теплую встречу». Если бы… Но даже в самой прочной защите всегда найдется брешь, и, кажется, сейчас, злоумышленники отыскали ее без труда.
Стоящий у калитки мужчина с лицом Теда поднял взгляд на Андромеду, и та, обладая не лучшим зрением, мгновенно поняла, что худшее, что она могла себе вообразить, все-таки произошло. Раздался хлопок аппарации, звук которого был слышен даже здесь, дома, и… Земля начала уходить из-под ног Меды.
Андромеда быстро, насколько было возможно в ее состоянии, метнулась к двери, вскочила в первые увиденные ею туфли и выбежала во двор, нарушив сонную тишину вечернего сада громким, отчаянным криком: «Нимфадора!». Но ее зов остался без ответа. Не глядя под ноги, утопая в лужах, Меда бежала к калитке, словно надеялась, что все это – не более чем шутка или ошибка. Сейчас из-за дерева выйдет Тед с виноватой улыбкой и приведет Нимфадору, с которой, разумеется, все в порядке, но никто, ни одна живая душа не отзывалась на крики Андромеды.
- Нимфадора! – еще раз срывающимся голосом крикнула Меда и, подбежав к распахнутой калитке, с которой играл ветер, огляделась по сторонам. Андромеда вышла за пределы двора, прошла вдоль леса, заглядывая за каждый куст или дерево, но при этом она совершенно точно знала, что едва ли кто-то станет прятаться за ними, - Дора! – последний раз попыталась закричать она, но крик сошел на хрип, заглушенный ветром.
Одиноко стоящий дом печально глядел в сторону насквозь вымокшей, легко одетой Андромеды, и словно укорял ее за то, что она так неосторожно отпустила из него свою дочь. Делать было нечего. Нимфадора и человек, которого она так доверчиво взяла за руку, бесследно пропали. Сделав несколько шагов в сторону дома, Андромеда споткнулась, и, если бы не дерево рядом, упала бы в грязь и слякоть, после чего устало оперлась на его ствол и прошептала что-то такое, что никто не мог услышать, кроме нее.
Как можно сейчас вернуться туда, в наполненное светом место, где в печи стоит ягодный пирог, ожидая возвращения членов семьи домой, где так весело трещит огонь в камине, где неосторожной рукой разбросаны по комнате старые и новые игрушки маленькой девочки, чей смех и голос почему-то не был более слышен здесь? Это было совершенно невозможно, но, преодолевая страх и отчаяние, Андромеда вернулась к незакрытой двери дома, чтобы срочно, как можно скорее связаться с Орденом и дать знать о том, что случилось.
В доме стало холодно. Впущенный туда промозглый ветер разметал по комнате детские рисунки и даже перевернул маленькую табуретку, стоящую прямо у окна. Над маленьким фарфоровым чайником грустно взметнулся ароматный дымок, вот только Андромеда вовсе не чувствовала этого вкусного запаха. И даже несколько свечей, горевших в доме почти всегда, предательски погасли, оставив лишь воск на дереве. Все стало иначе.
Обессилев, Андромеда поняла, что совершенно не способна к тому, чтобы плакать. Слишком высока была цена каждой минуты, что можно было опустить. Здесь даже не нужны были сотрудники Аврората, чтобы установить, что то, что произошло, называется похищением с целью шантажа, и является делом рук тех, с кем тщетно пытался бороться Тонкс в Министерстве. История с Эйвери наглядно показала, что Пожиратели Смерти и чистокровная аристократия если не связаны напрямую, то хотя бы имеют весьма прочные связи между собой, а потому найти виновных было нелегко, не говоря уж о том, чтобы доказать их причастность к происходящему в стране. Вот и эта история иной раз подтвердит, что тяжело в одиночку бороться с целым кланом тех, кто зубами вцепился в свои кожаные кресла, титулы и банковские счета. Уж они своего не упустят, чего бы им этого не стоило, и неважно, имеют они отношение к Черным меткам в небе или нет. Сейчас у Андромеды перед глазами почему-то возникла слегка отстраненная полуулыбка Элеоноры Эйвери, словно говорящая: «Это бесполезно. Это совершенно бесполезно, но вы можете попытаться». Тед Тонкс вопреки всем советам коллег попытался донести до некоторых сотрудников Министерства, что не всем даже самым проверенным людям можно доверять в эти дни. И поплатился за это.
«Просто так они ей ничего не сделают», - она постаралась сказать это себе как можно тверже, и уже достала палочку, чтобы аппарировать прямиком в дом к Джонсам, как вдруг в комнату, нарушив планы Андромеды, влетела небольшая серая сова с письмом.
Нельзя было и сомневаться в том, что это письмо относится к происходящему. Быстро отвязав от лапок письмо, Андромеда, разорвала конверт и дрожащими руками развернула короткое письмо, в котором аккуратным, почти каллиграфическим почерком было выведено следующее.
«Миссис Тонкс,
Не обращайтесь в Аврорат, не обращайтесь в любые другие органы, если хотите видеть дочь целой и невредимой. Немедленно трансгрессируйте по адресу Лондон, Лютный переулок, дом три. У двери вас будет ждать человек, который проводит вас до нужного места.
Ждем вас в течение получаса, после чего переходим к следующим мерам».

Первое, что почувствовала Андромеда, оказавшись в Лютном переулке, это обжигающие холодом прикосновения дождя, лившего как из ведра с темных небес на окутанный сном Лондон. На ней совершенно не было теплой одежды, которая хотя чуть-чуть могла бы спасти от этого холодного августовского вечера, который она, несомненно, запомнит на долгие годы. Серые камни узкой улицы, тянувшейся очень далеко, словно поглощали то тепло, что приносили с собой входящие в переулок живые люди. Живые люди, которым предстояло превратиться здесь в закоренелых преступников или их несчастных жертв, которые каждый день теряли свою честь, достоинство и порой – жизнь.
Сколько лет назад здесь была Андромеда последний раз, было трудно вспомнить, быть может, она даже впервые в жизни почувствовала зловонное дыхание Лютного переулка, насквозь пропитанного гнилью и мерзостью. Где-то еще, несмотря на поздний час, сновали люди, пряча под своими мантиями нечто такое, что не стоило и открывать днем, если не было желания попасть в следственный изолятор, где большинство, конечно, уже были, но куда совершенно не хотели возвращаться. Они ничего ей не сделают… Иначе они бы не позвали меня сюда… Твари...
- Эй, Барки, подай сюда! – раздался визгливый голос какой-то дряхлой, неопрятной старухи с верхнего этажа, и Андромеда невольно взглянула на ее иссохшее лицо с горящими ненавистью глазами, - подай немедленно, а не то всю жизнь будешь корчиться в судорогах по утрам! Отдай, мерзавец, это не твое!
Лютный переулок. Ничего более мерзкого и придумать нельзя, но все это совершенно не занимало Андромеду. Ее взгляд был устремлен к дому, на котором болталась табличка с номером «три», которая столь мерзко скрипела, что можно было принять за чей-то жалобный плач. Андромеда  словно не замечала стремительных стрел дождя, поражавших ее каждую секунду и отвратительных разговоров чужих людей, сейчас она видела только ту женщину, что стояла у «Полярной совы». У Меды не было ни малейших сомнений в том, что это она. О, как ей хотелось выдернуть из кармана палочку и, направив ее на ту, что, очевидно, ждала ее, и заставить говорить. Все. От первого до последнего слова о том, где сейчас находится Нимфадора. Но цена за подобное решение может быть слишком высока, в конце концов, едва ли Пожиратели решились бы отправить на встречу с Андромедой лишь одного своего члена. Нет, вероятнее всего, все они просто дожидаются своего часа. Трусы...Уроды. Они будут жалеть об этом...
Лицо женщины, участвовавшей во всем этом, казалось Андромеде настолько неприятным, что ей впервые в жизни захотелось ударить человека без использования палочки. А потом все-таки достать палочку и вспомнить все те заклинания, которые, возможно, были запрещены, но которые Андромеда знала, будучи выпускницей Слизерина и наследницей дома Блэк. Этого бы никогда не понял Тед, считавший, что нельзя уподобляться людям, чья совесть не была чиста, этого бы не поняла Гестия, служившая закону, это бы могли осудить Эммилин и Лили – им было никогда не постичь того, что впитывают Блэки с молоком матери.
- Палочку, быстро! – немедленно и грубо сказала женщина у двери, и ладонь Андромеды опустилась на привычно теплое дерево ее рябиновой палочки, - и без глупостей! Мы не одни!
Меньше всего на свете Андромеде хотелось отдавать свою палочку сейчас, в ту минуту, когда жизнь ее дочери зависит от воли тех, кто посмел прийти в их дом и нарушить его спокойствие. О, уже сейчас, чтобы заглушить боль и страх, Андромеда, внимательно глядя в глаза этой женщины, представила, что ждет соучастников этого преступления, когда дело закончится. Андромеда бы скорее достала сейчас палочку, чтобы нанести ей удар по лицу каким-нибудь режущим заклинанием, но уж никак не за тем, чтобы отдать ее. Успокойся. Так будет лучше для всех, и в первую очередь для Доры. Им что-то нужно, просто необходимо понять, что, - говорила себе Андромеда, пытаясь заставить клокочущую внутри бурю утихнуть, но это слабо удавалось.
Глядя этой отвратительной женщине в глаза, Андромеда думала о том, что будет с теми, кто сегодня участвовал в этом похищении, и она мысленно клялась себе всем, чем имеет, что найдет каждого и воздаст ему то, что не дай Мерлин, упустит Визенгамот из своего приговора. Глаза Андромеды на застывшей маске ее бледного лица пылали таким огнем, что каждый, кто никогда не знал, что такое ярость Блэков, подумал бы о том, что никогда в жизни не рискнул встать на их пути. Казалось, эти два больших темных глаза сейчас изничтожат Алекто Кэрроу на сотни и тысячи кусочков, предварительно причинив им такую мучительную боль, о которой даже люди с садистическими наклонностями, не могли пожелать другим. И пускай Андромеда впервые в жизни видела это лицо, она точно знала, что теперь узнает его из сотен тысяч и непременно сделает так, чтобы оно никогда в жизни больше не смогло смотреть таким холодным взглядом и уж тем более – улыбаться. Ты пожалеешь об этом. Каждый день, начиная с этого вечера будешь жалеть о том, что сделала. И ты скажешь мне сейчас, где моя дочь, иначе я убью тебя прямо сейчас, голыми руками, - на сей раз Андромеда, обращалась уже к Алекто, но позволить себе такую роскошь, сказав это вслух, она не могла.
- Где моя дочь? – протягивая палочку, сказала Андромеда тихо, но так, чтобы эта женщина поняла, что она ее ничуть не боится и, когда будет необходимо, воздаст ей сполна за этот вечер.

Было смешно полагать, что человек, через которого, судя по всему, передавались указания относительно похищения Тонксов, послушается Андромеду и сделает так, как она велит. И где-то в глубине души она понимала, что в лучшем случае ей просто дадут сказать, после чего все равно сделают так, как надо им, а в худшем… Что могло быть в худшем, Андромеда не знала, зато знала, что у этих людей богатая фантазия.
- Либо же я решаю проблему с вашим мужем и дочерью другим, более радикальным способом.
Этого следовало ожидать. Делать было нечего. Совершенно. Андромеда могла сколько угодно дерзить, пытаясь доказать как себе, так и окружающим, что ей ничего не стоит держать себя в руках, но если речь заходила об ее семье, она терялась, осознавая, насколько уязвима. Даже мать всегда говорила, что своей судьбой можно распоряжаться как угодно, но только если за тобой не стоит твоя семья, и если однажды Андромеда вполне осознанно нарушила это непреложное правило дома Блэк, то сейчас она не имела права этого делать.
Андромеда, которой было возвращены зрение и относительная свобода рук, оглядела комнату, пытаясь понять, где она, как вдруг увидела в ее углу матрас, на котором, прикрытая легкой тряпицей, лежала Нимфадора. Андромеда инстинктивно дернулась к дочери, но не смогла сделать и полушага, потому что ее продолжали крепко держать за руки.
- Нимфадора! – невольно вырвалось у нее, но девочка никак не отреагировала, разве что чуть пошевелилась. Или последнее было лишь плодом разгорячённого воображения страдающей матери? У Андромеды пробежал мороз по коже, и она хотела еще раз попытаться дернуться к дочери, но остановила себя, подумав, что уже обронила достаточно неосторожных слов,  а потому не хватало еще и вывести похитителей из себя действиями.
Что с ней? А вдруг они мне лгут, и на самом деле… Нет, этого не может быть! Они не посмели бы!  Ведь эта женщина сказала, что… Она не знала, что им помешало бы так поступить с Нимфадорой, но силилась отрицать это, как могла, несмотря на то, что в голову приходили самые страшные мысли. Кажется, она могла бы сойти с ума, не зная, что с дочерью, и даже могла бы снова попытаться вырваться из рук тех, кто держал ее, если бы не сковывающее чувство, что за каждым ее движением наблюдают и, вероятно, только и ждут того, чтобы Андромеда и ее семья оказались жертвами собственной несдержанности. Она уже не знала, что ей ответить человеку в обезличивающей Пожирательской маске, но глаза Андромеды говорили за нее.
За спиной Эйвери в нескольких шагах стояли двое: женщина, которая привела Меду и сюда, и мужчина, который, не отрываясь, смотрел на нее. Вероятно, если бы даже Андромеда сумела вырваться и сделать пару шагов к дочери, ей бы не дали этого сделать эти двое. С женщиной Андромеда уже имела несчастье познакомиться, но стоявшего рядом с ней мужчину Меда видела впервые. Она с ненавистью посмотрела на него, и он, как показалось сперва, отвечал ей таким же взглядом. И только через несколько мгновений она с ужасом поняла, насколько тяжесть его горящего взора отличается от ее.
С медленным, пугающим осознанием того, что им движет отнюдь не ненависть, а похоть, у Андромеды похолодело все внутри. Кажется, она даже чуть отступила назад, испугавшись этой пары горящих желанием глаз, но от леденящего ужаса не сумела сохранить невозмутимость или хотя бы отвести взгляд, попытавшись забыть об этом. Даже под угрозой смерти или пыток она не смогла бы выйти из равновесия настолько, как боясь такого унижения. Она не могла поверить, что к ней, Андромеде Тонкс, между прочим, некогда носившей фамилию самого древнего и знатного рода магической Британии, могли относиться так. Что кто-то мог даже посметь думать об этом. Презрение высшего общества или даже отречение от семьи – все это казалось невыносимым в свое время, но даже тогда Андромеда чувствовала, что она не одна, она защищена, и она со всем справится, чего бы этого ей ни стоило. А сейчас… А сейчас она понимала, что всецело находится в руках похитителей, от воли которых зависит то, что будет дальше с ней и ее близкими. С каждым мгновением в ее глазах все меньше пылал огонь ненависти, и все больше отражались отчаяние и страх. Отчаяние и страх оставшейся без защиты женщины, которая в одну минуту могла потерять все.
С тем, кто с таким откровенным, бесстыдным вожделением смотрел на нее, зная, что это останется безнаказанным хотя бы потому, что Андромеда уже не была одной из Блэк, за кровь и слезы которых свои могли и убить, разделяло всего пару ничтожных шагов. И хотя ее руки уже не были скованы, она все еще была в абсолютной власти тех, кто держал ее здесь, а самое страшное, что дело было вовсе не в отнятой палочке, а в том, что то единственное, ради чего она была готова ровно на все, была ее семья, ради которой она могла согласиться делать и говорить что угодно. И это было самое страшное.
А главное, и тот, кто стоял за всем этим, и те, кто присутствовали в этой комнате, и тем более Андромеда прекрасно это понимали.

Андромеду трясло мелкой дрожью, хотя она пыталась скрыть это, и даже, когда села, ей не стало хоть немного легче. На спинке стула, на котором она сидела, держа в руке перо, лежала рука одного из тех, кто привел ее сюда, не говоря уж о том, что она все еще продолжала чувствовать на себе мерзкий похотливый взгляд. Андромеду уже не хватало на дерзость, ей бы просто сохранить спокойствие, а еще немного, и даже здесь она могла бы проиграть. «Тед», - написала она и остановилась. А что дальше? Ведь не напишешь же: «Мы среди мерзейших личностей в каком-то темном помещении». В лучшем случае просто заставят написать письмо заново, в худшем…
«Тед,
Служащие господину Руквуду держат нас с Дорой у себя и требуют взамен на наше освобождение твое увольнение и уничтожение письма и всех улик касаемо этого дела.
В Аврорат не обращайся.
Мы в порядке.
Меда».
А что еще? Ведь если по существу, то… Все. Андромеда ни за что не написала бы Теду, что ей больно и страшно. Также она бы не позволила себе написать при этих людях, что любит его. Да и зачем? Написав про то, что «они в порядке», Андромеда подумала, что никогда она так еще не лгала Теду. Правда, была ли хоть какая-нибудь вероятность, что он действительно поверит ей?
- Я сделала то, что вы требовали, - сказала Андромеда, едва сдержав голос ровным.