Лежать было неудобно и жестко, но вставать он не торопился.
Последнее, что помнил Августус — опушка Запретного леса, солнце, встающее над руинами Хогвартса, и тех, кто надеялся спастись бегством. Стоило только его ноге ступить в тень, мир подернулся рябью, потемнел, кажется, земля ушла у него из-под ног... И вот он оказался здесь. Память возвращалась нехотя. Что это было? Удар в спину? Чье-то заклинание? Неожиданный портал? Но почему тогда его окружают не мрачные стены министерских тюрем, а обычный городской тупик, почему беспощадное солнце бьет ему в глаза?
Он все же заставил себя подняться — нечего дожидаться, пока на него наткнется какой-нибудь бездельник. Первым же движением — проверить палочку. Она, слава Мерлину, на месте. Вторым — изменить внешность. Где бы он ни был, что бы ни произошло, осторожность не помешает. Наверное, кое-кто мог бы принять его за бродягу: мантия порядком поистрепалась за последнее время, а найти новую у него не было ни времени, ни возможности.
Августус Руквуд свернул на ближайшую улицу. Она была пуста. И знакома. Руквуд хмурится: неужели здесь ничего не изменилось за почти что двадцать лет или... Ветер гонит газетный листок прямо ему в ноги. Скомканный, не слишком чистый обрывок бумаги, всего лишь мусор, но Августус поднимает его и разворачивает. Сразу заметно: номер «Пророка» не сегодняшний и даже не вчерашний, но и не двадцатилетней давности.
«Не может быть. Сколько же времени прошло?».

«Прямо знак свыше», — усмехнулся Августус; и эта газета, и улица, рядом с которой он оказался. И в самом деле, к кому еще ему теперь было идти. Возвращаться домой было бы безрассудно — прости, Селия, придется тебе теперь справляться самой. Нотт, Селвин, Яксли, Малфой... Он мог бы попросить о помощи любого из них, если бы в дальнейшем это не означало встречу лицом к лицу с Волдемортом. Разве он мог, ничего не утаив, рассказать ему, что видел и теперь знал? Рассказать о том, что он, Темный Лорд, падет, когда решит скрестить палочку с сыном Джеймса Поттера? Руквуду его бренное тело было слишком дорого, чтобы испытывать на себе силу ярости того, кого пока еще можно было называть по имени.
Ждать Клеодору придется долго — судя по солнцу, день недавно перевалил за половину — но Руквуд всегда был терпелив. К тому же, у него будет достаточно времени все обдумать: и свое неожиданное возвращение, и статью, и то, что можно сделать теперь.
...
Вечерело, иссякал и без того негустой поток случайных прохожих. А потом наконец появилась Монтегю. Он оглянулся на всякий случай; поздний час — никого. И прежде чем подняться со скамейки навстречу женщине, стал самим собой — незаметный жест палочкой, и маска мгновенно испарилась с его лица.
— Здравствуй, — Августус спокойно остановился у нее на пути. Может быть, он и выглядел немного потрепано, но невозмутимости не растерял и взгляд у него по-прежнему цепкий и острый. — Рад видеть, что ты в порядке. Знаю, ты не ожидала и это, наверное, кажется странным, но я могу все объяснить. Пригласишь на чашку чая или, может быть, хочешь немного прогуляться после рабочего дня? Нам нужно поговорить, — он произнес это слово с нажимом, давая понять: все, что он может сказать, будет важным и для нее тоже.

Так сколько, сколько миль до Авалона? 
— И все, и ни одной. 
© Кинн — Авалон

Это оказалось проще, чем Руквуд думал; он был готов ко многому, к неожиданностям и трудностям, хотя и верил, что Клеодора поведет себя разумно. Так оно и было. Она не сомневалась, он ли это на самом деле, не нападала, не попыталась сразу уйти и даже признала, что им действительно есть о чем поговорить.
«Вот и славно». Chateau qui parle, et femme qui ecoute, l'un et l'autre va se rende¹, как говорят французы. Немного о другом говорят, конечно, относя это выражение, скорее, к области любовных приключений, но в других случаях его тоже стоило бы считать верным. Чужая готовность выслушать — всегда преимущество для того, кому нужно что-то донести.
Впрочем, ни одно из этих обстоятельств не заставило бы его расслабиться и назвать это хорошим началом. Лучше, чем могло бы быть, конечно, но судить по присказке о сказке было бы слишком наивно и глупо.
— С твоего позволения, — Августус чуть склонил голову и, вновь изменив собственную внешность, жестом предложил взять его под локоть, но предоставил выбор дороги ей. — Если мы будем иметь несчастье встретить дотошного журналиста, пусть лучше напишет, что ты проводишь свои вечера с незнакомцем, чем с Августусом Руквудом. 
Ведь общество Августуса Руквуда нынче не самая лучшая рекомендация, не так ли? — ему хотелось сострить об этом, но, кажется, шутка была бы не самой уместной. Слишком много в ней правды, и они оба это знают.
Руквуд глубоко вдохнул вечерний остывающий воздух, как будто на вкус попробовал. Осенний, совсем осенний, прозрачный, надо же, так странно после пылью, гарью и кровью приправленного майского терпкого и сладкого духа, который он чувствовал каких-то полдня назад. И совсем не похоже на пожухший, начавший пить дожди и укрываться туманами август, который он не так уж давно покинул. Что же, уже сентябрь? Пожалуй.
Он зябко передернул плечами под порывом холодного ветра, и губы его дрогнули в улыбке:
— Так далеко, что ты и представить себе не можешь, и в тоже время ближе, чем многие могли бы подумать. Впрочем, оставим загадки. Я не покидал Британию ни на день. Лютный переулок, Малфой Мэнор, — если бы Августус только знал, что древнее поместье Малфоев было разрушено до основания в день его бегства, он был бы сильно удивлен, — Хогвартс... Я вошел в исчезательный шкаф в отделе тайн четырнадцатого августа тысяча девятьсот семьдесят девятого года и вышел из него у Горбина и Берка, — он сделал паузу: слова, которым следовало прозвучать дальше, казались слишком невероятными даже ему самому, лицом к лицу столкнувшемуся с перемещением во времени. — Четырнадцатого апреля тысяча девятьсот девяносто восьмого года, — медленно и четко выговорил он, — к своему удивлению. Возможно, авария гораздо серьезнее потревожила хрупкое время, чем предположили невыразимцы, и мы увидим еще много чудес. Так или иначе, но я действительно был там и видел вещи, узнать о которых тебе, наверное, было бы интересно.

Отредактировано Augustus Rookwood (24-02-2016 15:31:36)

— Разве я когда-нибудь шутил такими вещами? — Руквуд тонко улыбнулся. Ее потрясение, растерянность, внимательный, цепкий взгляд, требовательный, недоверчивый тон, рука сжавшаяся на его предплечье так, что стало больно, и которую он успокаивающе накрыл своей ладонью... Он говорил не ради того, чтобы произвести на Клеодору впечатление, и все же наблюдать за ее реакцией было интересно.
— Да, — Августус ответил спокойно, с едва уловимой торжественностью и гордостью, не поторопился и не замешкался, не изменился в лице, не потерял привычной, таящейся в уголках губ полуулыбки, даже сердце не выдало бы его. — Ты станешь министром.
Он говорил так, как говорил бы чистую правду, как если бы ждал этого вопроса. А впрочем, нельзя сказать, что не ждал. Не удивительно, что именно об этом ей хотелось узнать больше всего. Этот порыв Руквуд мог понять, как никто другой. Ведь он сам при первой возможности искал ответ на тот же вопрос и на другой — что будет с ним самим? Это волновало мужчину прежде всего.
Увы, его не утешило ни то, ни другое. Министром стала Миллисент Бэгнольд (черт бы ее побрал!), за ней — тюфяк и припевала Фадж (ты бы очень удивилась, Клеодора, когда бы узнала), Руфус Скримджер (вы долго ждали, когда все наконец услышат ваш рев, не так ли, Скримджер?) и Пий Тикнесс, а сам он погиб, сражаясь в Хогвартсе.
Все это нужно было изменить. Какие слова могли ему в этом помочь, Руквуд знал. И говорил их. Разве это не придаст Монтегю уверенности и сил в политической борьбе? Куда легче идти вперед, когда знаешь наверняка, что все не напрасно. Если она и впрямь станет министром, то не сможет упрекнуть его во лжи. 
Если же нет... что ж, будущее может меняться.
Руквуд рассчитывал на это в любом случае.
Вся игра, которую он затевал, строилась на том, что будущее — не цепочка фиксированных событий, и путешествие сквозь время было ему дано не для того, чтобы взглянуть в лицо неотвратимой судьбе. Пытаться исправить прошлое — безумие, но сделка с будущим — совсем другое дело.
Его взгляд сделался серьезнее. Жаль было стирать с ее лица улыбку.
— Но это еще не все. После ты сделаешь большую ошибку, которая будет стоить тебе власти, а многим волшебникам — жизней. От этого мне бы и хотелось тебя уберечь.
Теперь все стало еще интереснее, не правда ли?
Руквуд бросил взгляд по по сторонам — улица пустынна, но это не уменьшает его осторожности. Все, что он намерен и может сказать дальше, не должен унести с собой ни один осенний лист. Это слишком опасно.
— Но продолжить, я думаю, будет лучше там, где нас никто не сможет подслушать. На всякий случай.

Отредактировано Augustus Rookwood (02-06-2016 12:41:15)

Two can keep a secret if one of them is dead

За ними закрылась дверь ее дома, разом отрезала от мира, полного лишних ушей и глаз, и Августус наконец почувствовал возможность говорить свободно. Очарование Клеодоры, ее улыбки его не обманули, он слишком хорошо для этого ее знал, а требовательность и деловитость не смутили, он был готов.
— Только ты. Как видишь, тебе я доверяю больше, чем мертвецам, и надеюсь, не зря, — он коротко усмехнулся, намекая на старую, избитую истину: двое способны хранить секрет, только если молчание одного из них надежно охраняет могила.
В планы Руквуда не входило раскрывать свое возвращение кому бы то ни было еще, по крайней мере, пока. Чем меньше людей об этом знает, тем в большей он безопасности, и речь идет не только об аврорах, которые будут рады подхватить потерянный след: он видел, он знает будущее — лакомый кусок для любой из сторон, пожалуй.
— Мне незачем что-то скрывать, — развел он руками. — От того, что случится дальше, зависит и моя жизнь тоже. Я видел свою смерть, — Руквуд, которого раньше пугала одна только мысль о боли, говорил о собственной гибели совершенно спокойно и прямо смотрел Клеодоре в глаза.
— Твоей ошибкой станет сотрудничество с Волдемортом, — Руквуд не сводил с Клеодоры глаз, следил за ее реакцией. Что она сделает? Была ли она готова поддержать Темного Лорда? В конце концов, среди чистокровных семей, уважавших традиции, все труднее и труднее было найти такую, которая не попала под его влияние, и Августусу это казалось лишь вопросом времени: если могущество Волдеморта выйдет из подполья, нейтралитета он не потерпит, только соратники и только вырезанные с корнем гнилые ветви.
..Или же подобное покажется ей невероятным? Да полно, кто из нас в самом деле может поручиться за завтрашний день.
— Он многое может тебе предложить сейчас, серьезную поддержку. Но он не выиграет эту войну. Он падет и потянет за собой всех, кто за ним пошел. Кто-то сумеет выкрутиться, но министру магии такой ошибки не простят. После Темный Лорд вернется вновь, но для тебя это ничего не изменит — ему нужна послушная марионетка, а не умная.
В девяносто восьмом году Августус Руквуд не терял времени зря — использовал любую минуту, чтобы найти ответы на важные вопросы в старых газетах, и теперь знал достаточно, чтобы не выдумывать на ходу, но уверенно выстраивать свою полуправду.
Он всегда был хорош в том, что касалось лжи, — умел следить за собой, своими словами, движениями, выражением лица и был живым доказательством того, что уроки риторики не прошли даром, но сейчас все складывалось как-то само собой, одно к одному, будто он и правда рассказывал только то, чему был свидетелем.
— На первый взгляд его цели совпадают с нашими. Сейчас он уничтожает грязнокровок, но в будущем, я видел, он вытирает ноги о нас и льет нашу — чистую — кровь, которой и так осталось мало. Жизнь в вечном страхе, на положении слуги — совсем не то, что ты ищешь, я полагаю.
Достаточно было на мгновение прикрыть глаза, чтобы силуэт огромной змеи непрошено скользнул из памяти на поверхность: у ног тех, кто пережил приступ ярости Темного Лорда, движения Нагайны были неторопливы, словно она выбирала себе новую жертву, и те, кто прежде гордо ступал по мрамору Министерства и считал себя вправе решать судьбу волшебного мира, жались друг к другу, заслышав одно только ее шипение.
— Пойдя против, ты можешь выиграть, можешь проиграть. Но, поверь, отдав свою судьбу в руки его людей, — какая ирония, когда об этом говорит тот, кто был одним из них еще совсем недавно, — ты не выиграешь ничего. У него много слуг в Министерстве, и я могу подсказать тебе, от кого стоит держаться подальше. Выступать открыто слишком опасно и неразумно, но выводить из игры осторожно, исподволь... я могу тебе в этом помочь, если ты, конечно, поможешь мне.
«Этого ли ты хотела, когда впервые вошла в Атриум Министерства, когда праздновала первые успехи и впервые делилась со мной своими амбициями? Разве на это рассчитывала, когда вступила в политическую гонку? Мне, честно говоря, жаль, Клеодора, что лестница вверх, по которой ты могла бы идти легко и уверенно, вдруг обернулась канатом над пропастью».

«Многие знания — многие печали, не так ли, Клеодора?»
Но в тоже время знание — сила, козырная карта в рукаве.
Руквуду, пожалуй, было интересно, что сделала бы она, расскажи он правду о победе Бэгнольд. Но сейчас не время для любопытства, он не может так рисковать. Клеодора Монтегю нужна ему уверенной в своих силах и способной продолжать борьбу, а не опустившей руки.
И все же наблюдать за ней было ему в удовольствие. Как она недоверчива и в тоже время верит ему; как хочет знать свое будущее, победить в этой схватке и как разочарована услышанным; как позволяет себе легкую небрежность по отношению к его словам, когда никаких не может быть сомнений в том, что она заинтересована во всем, что он мог бы ей сообщить. Она многому научилась — уже давно не просто амбициозная, умная девушка, но опытный игрок.
Августус был… да, пожалуй, спокоен. В нем не было самоуверенности, и все же, чем бы ни закончилась эта встреча, он чувствовал неожиданное спокойствие и терпеливо ждал ее ответа, ждал, пока она подтвердит его догадку: быть марионеткой — совсем не то.
Но слышит он и кое-что другое: пропал не вовремя — что ж, это правда. Но Руквуд не извиняется, не высказывает сожалений — не намерен давать повода считать себя виноватым в ее предвыборных проблемах. Он здесь не за тем, чтобы просить о прощении, но за тем, чтобы продолжать эту гонку дальше и сделать все возможное, чтобы Монтегю стала следующим министром магии. Он здесь, чтобы помочь, а не тратить время на бесполезные извинения.
— Успел узнать, — соглашается он. — Это в самом деле было покушение или всего лишь несчастный случай? — в его голосе неподдельное беспокойство. Любое превосходство Бэгнольд можно исправить, а вот смерть или последствия фатального ранения — увы. Охота на Клеодору была бы совсем некстати.
— После тебя, — чуть склонил голову он, придерживая перед женщиной дверь.
Августус удобно устраивается в кресле, используя это как возможность помедлить с ответом на следующий вопрос. И в тоже время Руквуд наслаждается моментом — как давно он был лишен таких простых радостей? В девяносто восьмом, в самый разгар войны, ему некогда было думать о том, даже о лишнем часе сна. Сейчас он мог позволить себе расслабиться — немного.
— Теодор Нотт, — выкладывает Августус еще одну карту на стол и делает это так спокойно, будто речь идет о чем-то совсем обыденном, как выбор лучшего сорта чая к завтраку. Он бы попридержал это имя, куда более важное, чем прочие, чтобы набить себе цену, но предостеречь теперь ему кажется важнее. — Будь с ним осторожна.
И снова внимательный взгляд — каково ей будет узнать, что заместитель министра тоже в этом замешан, и до конца осознать, против кого придется играть. Бэгнольд — важный, но не самый опасный для нее противник.
— В этом? — улыбается Августус. — Не думаю. Кому нужен в Министерстве неизвестный? Оборотное зелье, Клеодора, вот мой ключ к возвращению в Министерство. Тебе нужна поддержка в Визенгамоте, — и не просто лишний голос, а человек, который достаточно знает о здешних подковерных интригах, тот, кому она могла бы доверять больше, чем любому другому. — Подумай, кто из его нынешних членов мог бы перейти на твою сторону, не вызвав подозрений. Я мог бы его заменить.