— Ну, уж нет, — фыркает Гестия и закатывает глаза, легко толкая друга локтем в бок. — Будет тебе наука. Может быть, тогда ты начнешь прислушиваться к предупреждениям.
Она улыбается, хотя и не разделяет его настроя.
Легкий ветер беззаботно играет подолом ее платья — голубой шифон приятно щекочет колени; пробегает пальцами по волосам, ищет слабое место, чтобы поддразнить, заставив выбиться прядь, но терпит поражение — не ему соревноваться с Гестией в плетении кос, — и теплом обнимает ее за плечи.
Чего, в самом деле, не сделаешь ради друга. Шутки шутками, но она действительно пыталась выяснить, что творится на острове Ээя вообще и в частности с теми, кто столкнулся с древней магией, и как вернуть несчастному человеческий облик. В тайне от Фабиана, конечно, — нет, вы слышали это «Да боже мой, что за паника...»? Упрямство Фабиана, его беспечность Гестию порядком сердили уже который день. Тем более что толком ничего узнать не удалось: все ответы сводились к тому, что фантазии волшебниц-островитянок хватает не только на свиней, но секрет обратного превращения известен только... ну, вы понимаете кому.
«Нет, нет и нет, деточка. Молодому человеку даже не стоит пытаться, — резко говорила бабушка. — Уж мне-то можешь поверить. Сестра моего деда там училась, упрямая была, как ослица. Я никогда не показывала тебе эту колдографию?» — спустя пару минут в руках Гестии уже была фотография: в девочке, что держала на руках прищурившуюся от солнца большую ящерицу, узнать прабабушку, которую Гестия и видела-то только в детстве, было трудно, узнать в ящерице деда-пращура — еще труднее, но выцветшая подпись на обороте ставила все на свои места.
«Но, может быть, вам и повезет, конечно, — качала головой тетушка, тоже не одобряя настойчивости Фабиана. — Я никогда не имела с ними дел, но поговаривают, будто со временем мракобесие выветривается и из ээйских гор».
— На самом деле все это ничуть не смешно, — она останавливается и смотрит на Фабиана очень серьезно. — Мне было бы намного спокойнее, если бы ты остался в гостинице. Я бы сама с ними договорилась. Зачем тебе рисковать? Это не Эйвери-холл и не подворотня в Лютном, для меня здесь опасности нет, а вот мужчинам местные девушки не слишком рады. И на твоем месте я бы не была так самонадеянна, — она поджимает губы и смотрит вдаль — на каменистую дорожку, уводящую в горы, на перешептывающиеся высушенные солнцем травы. Последний шанс, Фабиан. Уходи на пристань, вернись в гостиницу — и тогда все будет хорошо независимо от того, живы до сих пор старые обычаи или нет.
— Да и потом, что я буду делать, если заклятие не снимается быстро и в тот момент, когда мне действительно понадобится твоя помощь, ты все еще будешь поросенком? — добавляет Гестия со слабой улыбкой и поправляет смятый ремнем сумки воротник его рубашки. Когда она снова обращает взгляд к дороге, та уже не так пустынна: к ним не спеша трусит здоровый лохматый пес.
— Гляди-ка, нас, кажется, встречают, — она бросает на Фабана насмешливо-лукавый взгляд, словно спрашивая: «Ты уверен, что это действительно пес и что не станешь его товарищем по несчастью?».

«Save your breath, Hestia Jones».
Как будто порыв ветра чуть сильнее, чуть настойчивее толкает в спину — Гестию окатывает легкая волна, и разжимается тяжелый обруч на груди, свободнее дышится; с каждым вдохом вливается что-то спокойное. Даже участие Фабиана вдруг перестает ее так тревожить, и вместо всего, что могла бы сказать, Гестия только разводит руками:
— Sure, fine, whatever.
И расправляет плечи, вдыхая поглубже.
В конце концов, разве все это не было сказано ранее? Разве это заставило его хоть на минуту прислушаться?

Появление пса ее не беспокоит — Гестия и сама бы не смогла объяснить почему, откуда взялось это чувство, но уверена, что никакой опасности им не грозит. «I just… know», — вот и все, что она могла бы сказать. Он виляет хвостом, обнюхивает их, позволяет потрепать себя по загривку, а потом, видимо, убедившись в том, что недобрых намерений у них нет, разворачивается и пускается в обратный путь. Иногда он бежит рядом с ними, иногда забегает вперед.
[audio]http://pleer.com/tracks/4650663HgbZ[/audio]
Высокие стройные кипарисы дарят редкую тень — греческая осень рядом с английской кажется жаркой. Дорога уводит все выше и выше, петляет, и кипарисы сменяются лесом, пекло — приятной прохладой. На мгновение Гестия оборачивается, прежде чем весь пройденный путь скроется за поворотом, стеною скалы: тонкой полосой внизу тянется белый горячий мрамор песка, его лениво укрывает волна — яркое, настолько, что режет глаз, голубое море тянется до самого горизонта и теряется в мареве.
Четвероногий провожатый не единственный, кого Гестия и Фабиан встречают на пути: на солнечной прогалине пригрелась и задремала рысь бок о бок с котом — он мурлычет раскатисто и громко, вальяжно потягивается и трется своей головой о плечо большего собрата.
Сонно смотрит на них черепаха на берегу говорливой горной речки и любопытно подбирается ближе; через реку нет никакого моста, только выступающие из воды камни могут служить переправой. Гестия не может сдержать тихого смеха, когда черепаха и пес, кажется, немного спорят, на пару пытаясь выбрать наиболее удобное для перехода место.
Переступая с одного камня на другой, Гестия сжимает протянутую ей ладонь. Чуть позже, спускаясь по крутой тропинке в низину, она опирается на нее снова, когда чувствует, как скользят под ногами мелкие камни.
Внизу расстилается долина с белыми домиками среди деревьев, кое-где вьется виноград.
Они подходят ближе, и Гестия слышит пение — женский голос свободно летит по воздуху, успокаивает. Гестия вслушивается в песню — о лунном свете в оливковых рощах, о волшебстве и чарах — оглядывается, дышит глубоко и чувствует, что у нее на душе давно не было такого покоя, и это ее удивляет.
Деревья расступаются, и у ближайшего домика они видят поющую — молодая девушка с острым лицом колдует над ткацким станком, руки быстро порхают над разноцветным сплетением нитей. Из дома выходит женщина, она, заметив Гестию и Фабиана, останавливает младшую, и обе идут им навстречу.
— Мы ждали вас, — отвечает она, когда Гестия объясняет кто они и что их сюда привело и добавляет, что беспокоиться о ее спутнике не стоит: понимать их ему позволяет артефакт. — Меня зовут Эгла, — ее взгляд останавливается на Фабиане с легким неодобрением — так смотрят на слишком шумных уличных мальчишек. — Поликсена, будь добра, проводи нашего гостя на прогулку, покажи ему наш сад, накорми, покуда я и кирия Джонс все обсудим, — Эгла мягко берет Гестию под локоть, показывая, что на этом их дороги должны разойтись.

Будь обстоятельства немного другими, Гестия непременно бы разозлилась; останься они в этот момент наедине, она бы устроила ему выволочку, потому что bloody hell, Fabian, what are you talking about?
Праведное возмущение все же поднимается в ней против обретенного по дороге умиротворения, но быстро терпит поражение в неравном бою. Ветра здесь почти нет, и шелест листвы, напоминая слова, ласков и тих, на мгновение Гестии даже кажется, будто в нем она различает низкий, но мелодичный голос, сладко пахнет медом, цветами и смолой, солнце не жарко, ласково касается ее плеча, скользит, разбитое занавесом ветвей, по стройному стану, рукам, шее, щекам, лбу, вспыхивает коротко в волосах  — какая-то удивительная волна снова легко окатывает ее, сглаживая острые углы чувств и возвращая равновесие. Гестии остается только удивляться до глубины души и смотреть на друга с выражением совершенного покоя.
Слабеет даже искушение поднять в изумлении брови, и Гестии хватает самообладания этого не выдать — совсем необязательно Эгле и Поликсене знать о том, что они стали свидетельницами... фееричного экспромта? Убедительной лжи? Неожиданных откровений? Но... Seriously? What else I don’t know about your relationship with my father?
Гестия озадачена: Фабиан лжет? Нет, она знала, конечно, что многим он может фору дать в этом искусстве, но... Вот так уверенно, ни на мгновение не замешкавшись с ответом и словами? Слишком непринужденно льется его речь. Неужели и в самом деле пообещал? Тонкий, острый дротик смятения пробивает в ее спокойствии малую брешь, ей стоит усилий не взглянуть на него с обидой: why? I’m not sixteen years old. I can take care of myself.
— Я постараюсь вести себя как можно более тихо и незаметно... — насмешливо-лукавая улыбка Поликсены и скользнувший на мгновение к небесам живой взгляд в ответ на эти слова не укрылись от Гестии.
— Кириос Пруэтт, я сожалею, но законы здешних мест таковы, что ни одно обстоятельство не дает права мужчине ступить в рощи и лабораторию нашей школы и узнать их секреты, — смотрит Эгла строго, в голосе — непреклонная сталь. Какой бы вежливостью свою настойчивость Фабиан не приправлял, для нее она оставалась дерзостью; непростительной дерзостью было все, что посягало на древние секреты без их на то позволения. Одним делом было дать несколько советов женщине, поделиться с ней опытом, и другим — подпустить близко мужчину ко всему, что они ревниво берегли тысячелетиями, тогда как каждая знала: доверять их роду не стоило, какими бы приятными некоторые из них не казались порой, на деле все имели одну и ту же породу.
— Мы не хотим конфликта, — примирительно говорит Гестия и обращает взгляд к Фабиану: — Моему отцу не в чем будет тебя винить. Мы гости и должны соблюдать те условия, на которых нас согласились принять.
Меньше всего она хочет, чтобы все сорвалось только из-за того, что у одного-единственного мужчины случился приступ неуместного упрямства. Им доверили безопасность и, может быть, жизни стольких людей, а он был готов поставить все это под удар, не имея на то никакого права.

Если бы Гестия только знала, что все обернется именно так, она бы еще в Британии настояла на том, чтобы ее напарником был совсем другой человек — кто-нибудь из Исследовательского центра. В конце концов, именно его специалистам в будущем работать с результатами их поездки, в конце концов, никто из них не стал бы мешать так настойчиво. В конце концов, это могла бы быть и женщина.
— Гестия, прости... Я дал Непреложный Обет твоему отцу.
«Что... ты сделал? Ты с ума сошел».
Безмятежное небо, царившее в ее сознании, раскалывается от нежданного грома, трещину дает и маска покоя, до того надежно скрывавшая все ее мысли и чувства. Гестия потрясена, она было раскрывает рот, чтобы возразить, но Фабиан продолжает говорить, не давая ей вставить и слова, — снова просит, пытаясь воззвать к тому, что не только его судьба зависит от этой поездки, но и множества людей, которые без их помощи перед дементорами окажутся беззащитны.
«Ты врешь, — едва не сорвалось с ее губ жестко и строго с самого начала и все еще просится теперь. Но, может быть, молчание и к лучшему — уличенная ложь вряд ли добавила бы Фабиану очков в глазах местных женщин. — Может быть, моего чутья и недостаточно, чтобы безошибочно угадывать ложь в твоих словах, но я достаточно хорошо знаю своего отца. Он бы никогда не согласился на такое. Ради Мерлина, Фабиан, прекрати этот спектакль...».
Что-то тяжелое просыпается в ее взгляде. Поддерживать его игру Гестия не намерена: он ставит Эглу в безвыходное положение, давая понять, что они, если, конечно, не примут решения их отослать, либо нарушат свои порядки и позволят ему пройти по земле, которой столько лет не касалась мужская нога, либо обрекут его на мучительную гибель, либо...
«Мерлин, «по доброй воле»... Ты хоть понимаешь, какому риску подвергаешь себя? Кто знает, на что они способны ради своих предрассудков? Я ведь предупреждала тебя. Я не могу потерять тебя вот так, не могу допустить, чтобы ты пострадал, как не имею права позволить нам вернуться с пустыми руками. Если бы я только знала, я бы усыпила тебя еще в гостинице и попросила кириоса Юклида никуда не выпускать».
Взгляд Эглы достаточно красноречив, чтобы понять: здесь и смерть не является уважительной причиной. Гестии кажется: вот-вот, и новое «Мне очень жаль» обожжет холодом теплый летний воздух. Гестия как будто невзначай касается пальцами предплечья — и волшебной палочки — и пристально смотрит на друга. Прямо сейчас. Всего одно слово на латыни — и он уснет.
«Прости меня, Фабиан».
— Кажется, я знаю, что может всем нам помочь.
Поликсена берет слово неожиданно — ее голос впервые раздается с тех пор, как она присоединилась к ним.
Женщины быстро переглядываются и, кажется, приходят к безмолвному согласию. Лукавый огонек во взгляде младшей Гестии совершенно не нравится, где-то в груди трепещет холодными крыльями предчувствие чего-то не слишком хорошего, но что-то сдерживает ее от того, чтобы вмешаться. Может быть, она просто знает, что непоправимого вреда ему не причинят? Но как, откуда она может это знать? Она и сама не понимает, почему всего лишь стоит и смотрит и откуда вновь к ней возвращается этот блаженный покой — наполняет ее капля за каплей. Что это? Почему? Гестия пытается сопротивляться ему, но слишком поздно.
Поликсена произносит несколько слов на том древнем наречии, которое, наверное, царило здесь во времена самой Кирки, и которое Гестия понимает с трудом; оказавшись за спиной у Фабиана, девушка быстро стряхивает с пальцев какую-то пыльцу — та мягко садится ему на плечи, переливаясь в солнечном свете. Ее движения проворны, но лишены некрасивой суеты.
— Не бойтесь, кирия Гестия, ему это не повредит, — говорит она весело и с вызовом.[SGN]— You're still trying to protect me.
— Because that's what you and I do, protect each other.[/SGN]

Раньше, до поездки, мысль о превращении Фабиана в животное Гестию пугала, теперь уже — нет. Ей кажется, не так уж это и страшно. Одиссей с этим справился, ее семья — тоже (кажется, прадед, Теофанис, прожил жизнью ящерицы несколько дней, прежде чем его сестра смягчилась и вернула ему человеческий облик, — Теофанису это и впрямь не навредило, ну, разве что пару часов после он все еще боялся потерять хвост, но это же мелочи, правда?), словом, справится и она. Больше Гестия не злится — ей становится легче, как только Фабиан перестает быть человеком. То ли потому что некому больше упрямиться и раскачивать шаткое согласие с непреклонными островитянками, то ли потому что хуже уже не будет. Она не позволит ему вляпаться во что-нибудь еще. Выполнить это будет несложно — речь-то идет о маленькой морской свинке.
А он, кажется, чувствует себя прекрасно. И мстит ей за случившееся — иного объяснения происходящему Гестия подобрать не может.
Ты издеваешься. Ты сам напросился!
Присутствие чужих людей не позволяет ей закатить глаза или изобразить красноречивый facepalm; Гестия невозмутимо оставляет в воздухе легкий росчерк волшебной палочкой, не утруждая себя произнесением заклинания вслух, — что бы ты ни пытался сказать этим, м... жестом, Фабиан, попытка не засчитана.
Она подбирает его сумку с земли и перекидывает ремень через плечо, после чего присаживается рядом со свинкой и бережно берет на руки, — ну, в самом деле, не заставлять же Фабиана семенить за ними пешком; не может удержаться — проводит пальцами по мягкой шерсти между ушей и на загривке.
— Ну вот, получилось мило и достаточно удобно, — явно довольная собой Поликсена наблюдает за ней с улыбкой.
— Признайся, только ради этого ты все и затеял. Как часто ты заставляешь женщин носить тебя на руках, Фабиан? — чуть насмешливо шепчет Гестия по-английски, так чтобы услышал и понял только он. Тонкой полупрозрачной ниточкой пробегает в ней легкое веселье — оно не пьянит, не ослепляет, не заставляет забыть, но... лечит? Так хорошо, свободно и легко на душе.
— Он все понимает и сохранил рассудок, — раздается над ее головой неспешный прохладный голос Эглы. — Теперь мы можем идти.
Гестия отвечает кивком — благодарить за превращение словами было бы слишком странно. Какая же это все-таки дикость.
— Так, Фабиан, нам нужно поторопиться, понимаешь? Будешь хорошим мальчиком, так и быть, получишь кусочек тыквы. Или тебе больше нравится морковь? А может быть, груши? Сельдерей? Ц-ц-ц, расскажешь после. Станешь вредничать — поедешь в сумке, — в ее голосе причудливо переплетаются ирония и не пустое обещание; Гестия не угрожает, но и не шутит — это слышно достаточно хорошо даже для морских свинок. Она перехватывает Фабиана поудобнее под брюшко и продолжает путь.
Вечер растекается вокруг расплавленной бронзой — пылает в небе, как разлитый на морской глади греческий огонь, каплет с ветвей и белых крыш светом солнца, коснувшегося земного края, заливает льняное полотно, которое треплет в своих руках ветер, омывает разбегающиеся причудливой сетью тропинки под ногами.

Из-под убежища листвы поблескивают черные пуговки оливы, клонятся к земле ветви гранатовых деревьев с набухшими на них крупными алыми каплями плодов, пестреет в редком зеленом кружеве нежная охра спелого миндаля, дразнят густые виноградники своей терпкой сладостью и тянутся лозой по земле, так и норовя ухватить за ногу, чтобы не отпустить, не поделившись своим даром, выходит из рощи молодой любопытный олень, хитрый лис подбирается близко, но едва только его замечают, в несколько прыжков исчезает среди кустарников — их путь складывается в ненавязчивую мозаику из разных красок, запахов, звуков.
И слов, конечно же, слов. Они не молчат — говорят о магии, ведь на Ээе сроду не видели волшебных палочек, только слова, жесты да зелья, и это вызывает обоюдный интерес; говорят о дементорах, которых в этих краях никогда не встречали и знали в худшем случае по наслышке, о том, как можно от них защититься, — серебристый мангуст принимается гонять слетевшихся на его свет мотыльков, когда Гестия не только рассказывает, но и показывает один из способов.
— Эй, ты чего? — опускает она обеспокоенный взгляд, скорее почувствовав, чем услышав, как свинка заскулила у нее в руках, и тихонько перебирает шерсть за ухом. — Скоро все закончится, и мы вернемся домой.
Угрызений совести Гестия не испытывает, но все-таки через несколько минут с помощью Поликсены добывает на долю Фабиана половинку груши и несколько миндальных орехов.
— Доволен? — спрашивает девушка, ссаживая его на землю и опускаясь на корточки у ручья, чтобы смыть сладкий сок с пальцев. От бурного течения веет холодом, и от студеной воды быстро сводит руки. — Давай лучше я, — она зачерпывает воду ладонями, чтобы предложить ему. — Только ночных купаний нам не хватало.
~
Тропинка уводит все ниже и ниже, вместо кипарисов и плодовых деревьев раскидывает шатер над головами древний дубовый лес. Гестия восхищенно вздыхает — такое сокровище, дубовых рощ в Греции мало, а уж таких, запомнивших героев-товарищей Одиссея, подавно нигде не осталось.
В низине так сумрачно, и кажется, будто ночь уже наступила. И тем лучше заметно мягкое голубоватое сияние, окутавшее венчики асфоделей. От Эглы она узнает, что цветы необычны — вопреки рассказам Гомера, плавание Одиссея в Тартар было связано не только со старцем Тиресием, хитроумный царь Итаки оттуда привез для Кирки цветы со знаменитых полей¹, а волшебница сумела заставить их расти и на земле — так гласят местные легенды.
В глубине деревья чуть расступаются, чтобы не было тесно дому из потемневших от времени камней с небольшими окошками и низким дверным проемом. Увидев волка², прилегшего у порога, Гестия понимает: пришли. Зверь поднимается им навстречу, виляет хвостом, как добрый пес, ласкается к Поликсене, с дружелюбным любопытством относится к Гестии и ее «спутнику».
—  Одну минуту, — просит Эгла у самого входа.
Теперь ее черед сплетать слова на древнем наречии. Одно это заставляет Гестию напрячься, а то немногое, что она способна понять, и вовсе заставляет вздрогнуть.
— До тех, пока мы не покинем лабораторию, он не увидит и не услышит ничего, — женщина подтверждает ее догадку, и это — как ведро холодной воды на голову. Покой, легкость — все испаряется в мгновение ока. Гестия чувствует привкус опасности; лишение зрения, слуха — не шутки, кончились чудеса. Она действительно верила, будто Фабиан в безопасности в звериной шкурке? Трижды «ха».
Это было не честно.
Это было слишком.
Что еще эта женщина объяснит необходимостью? Предложит принести его в жертву?
— Ш-ш-ш, — безотчетным движением девушка прижимает морскую свинку к своему плечу, как ребенка или кота, ласково поглаживает по спинке — она ведь даже сказать ему ничего не может, чтобы успокоить, он не услышит ее.
Гестию приглашают войти — она не трогается с места.
— Подождите, — спокойно и твердо; она не отводит своих светлых глаз под острым и серым, как сталь, взглядом Эглы. — Поклянитесь, что это было последним условием. Больше вы ничего от него не потребуете.
Наверное, это дерзость. Наверное, этим все и закончится. Еще совсем недавно Гестии казалось, что она пойдет до конца, только бы выполнить то, что им доверили, сейчас понимает — не пойдет, не станет платить за эту помощь жизнью или здоровьем друга. Вернуться домой, не достигнув ничего, будет обидно и горько, но она верит, что возможно найти и другие способы.
Но Эгла, к ее удивлению, клянется.

Lorne Balfe — Revelation

До этого любые попытки их разлучить сыпались прахом, столкнувшись с готовностью Фабиана пройти через любые испытания, лишь бы остаться рядом и быть уверенным, что обратно вернется именно Гестия, его Гестия, а не кто-то другой. Но вот он больше не человек, а она не может сказать ему и слова — кажется, дело сделано. Их разделили.
Или все-таки нет?..
Гестия чувствует, как быстро бьется его маленькое сердце, и это помогает даже близко не подпустить неизвестно откуда идущий, настойчивый покой и помнить, каждую минуту помнить, в ком на самом деле таится опасность. А она — это понимание холодной змейкой сворачивается на сердце — забыла. Все это время она чувствовала себя в безопасности и удивительно спокойно принимала все происходящее вокруг. Да что с ней случилось? Как она могла просто стоять и смотреть, пока его превращали в морскую свинку, как она могла отнестись к этому так легкомысленно? Сейчас Гестия не может этого понять. Кажется, Фабиан был прав, не желая отпускать ее одну, — он первым заметил, что это место на нее влияет.
Часть Гестии по-прежнему настаивает: это не было опасно — в конце концов, она не чувствовала ничего даже отдаленно похожего на желание остаться или неприязнь ко всему роду мужскому, ей просто было хорошо, она бы справилась. Другая часть предпочитает защищаться, укрыться от всего, что может проникнуть извне. И это сразу меняет многое — Гестия чувствует магию, разлитую в воздухе, сильную, но удивительно тонкую: она повсюду, она не принуждает, не перекраивает грубо, только лишь ненавязчиво задает определенный тон, помогает почувствовать себя лучше, дает ощущение безопасности и мира.
Магия не давит, не пытается сломить — она просачивается, капля за каплей, как вода, способная проложить путь даже сквозь камень, но Гестия находит в себе силы и стойкость сопротивляться даже такому неуловимому действию — ради маленького беззащитного существа с мордочкой-дирижаблем.
Он сидит у нее на коленях, и все-таки Гестия не отнимает руки; она прикасается к нему, чтобы безмолвно сказать: I’m here. Do you hear me? I am here… They may transform you into the animal, or take your vision, or hearing, finally they may take your reason, but they cannot make my heart feel otherwise. I won’t leave you. I need you. Don’t you remember? I’ve kept… I still keep the hearth for you, and you’re my Keeper.
~
Волшебницы внимательно разбирают записи, привезенные из Британии, прислушиваются к пояснениям Гестии, а она аккуратно и точно записывает все, что те могут ей рассказать. Интерес к древнему знанию она проявляет ровно в той мере, которая необходима для решения задачи.
Эгла вскользь говорит о мудрости и могуществе, но Гестию это не трогает. Ей не нужно могущество, выстроенное на унижении — она не понимает этого, а еще это слишком напоминает тех, кто считает магглорожденных и полукровок людьми второго сорта. Она не ищет мудрости, добытой таким путем; снова и снова Гестия выбирает Фабиана — он ее мудрость, he is the one who can stop her, if she runs too fast; and she can see more with him — he helps her understand.
[title=Вздор, ерунда.]— Ανοησίες![/title]
Эгла размашисто перечеркивает несколько строк, а следующие и вовсе стирает сердитым взмахом руки, чтобы освободить место для собственных пометок. Она указывает неточности и ошибки в предположениях британских зельеваров, а Поликсена наглядно показывает разницу — ее руки легко порхают среди серебристого мерцающего пара над котлом, источающим едва уловимые горьковатые запахи трав.
~
Две склянки с образцами опускаются на дно сумки, сверху — пергаменты с записями и понемногу травы, которые могут заменить неверные ингредиенты. Гаснут свечи, шаг другой, третий, холодная плита порога под ногами — и вот их окружают густые сумерки и поостывший от дневного душного тепла воздух — хотя время совсем не позднее, не трудно обмануться и поверить, будто ночь уже давно наступила. Вновь читает заклинания Эгла, читает и Поликсена; первая возвращает Фабиану зрение и слух, на зов второй слетаются светлячки, чтобы указать им дорогу во тьме.
Гестия с облегчением замечает, как его взгляд вновь обретает остроту.
C'mon, come back to me.
— Ну же, дай мне знать, как ты себя чувствуешь, — она говорит невозмутимо, с полуулыбкой, как будто ничего не случилось. Не смеются только ее глаза.

Еще совсем недавно, оценив поднятые кверху лапки, Гестия пообещала Фабиану: потерпи немного, скоро все закончится. И была уверена, что это правда. It all ends soon. Но вот позади остаются белые домики — мерцают, как желтые звездочки, огоньки в их окнах — и открывается взгляду долгожданная дорога домой, казалось бы, самое время. Но трудности, о которых никто не предупредил прежде, начинаются снова.
— Кирия, превратить в животное просто. А вот обратно... — Поликсена качает головой, и не сказать, чтобы на ее лице было написано хоть какое-то сожаление. — Одной магии недостаточно.
Что на этот раз? — пусть вежливость не дает ей задать этот вопрос вслух, но смотрит Гестия откровенно мрачно. — Какого черта ты не сказала об этом раньше?
Она чувствует, что порядком устала от их уловок и недомолвок — сказать, что превращение в животное поможет им всем, и не предупредить, что этого не будет достаточно, что с этим попробуй потом разберись... И, честно говоря, за это, после всего, что сегодня произошло, ей хочется сравнять Ээю с морским дном, как жаль, что это не может быть тем самым средством; Гестия находит в себе силы выдохнуть и выслушать Поликсену до конца.
— Должен быть кто-то, кто очень хочет вернуть ему человеческий облик, кто считает его достойным этого. Я могу только объяснить, но дальше все зависит от вас. Просто думайте о том, почему он должен вернуться, это единственный путь, — с этими словами она протягивает Гестии мешочек с чем-то сыпучим и теплым, будто песок; и та, отпустив Фабиана на землю, зачерпывает и сжимает зелье в горсти.
Присев рядом с ним, Гестия задумчиво смотрит на собственную руку — не знает, верить ли. Еще ни разу за весь день им не сказали здесь всей правды — как она может быть уверена, что это действительно поможет, а не заставит его впасть в спячку на тысячу лет или не отнимет человеческий разум. И самое мерзкое, что злого умысла они не признают и всю вину попытаются свалить на нее, ведь...
— Я ничем помочь не смогу, если у вас не выйдет.
Гестия только криво усмехается в ответ и качает головой. Разве у нее есть выбор?
Она старается забыть о девушке рядом, обо всем, что могло бы сбить ее с толку, и собрать в своем сердце другое — желание снова увидеть его человеком, их детство и дом в Британии, где Фабиан так часто бывал и для которого стал Хранителем  — Гестия на мгновение прикрывает глаза и видит как наяву нити заклятия, переплетающиеся вокруг их сжатых ладоней, «...и тогда целую вечность не разомкнется это рукопожатие» — приходят ей на ум чьи-то слова; и удивительное чувство, пережитое в ночь после Эйвери-холла, — сильное, свободное «мы», не сковывающее, не тяготящее, но помогающее познать и увидеть больше.
Мы, Фабиан, мы, возвращайся, пожалуйста, — думает она и разжимает ладонь. Бледно поблескивая в лунном свете и сиянии светлячков, волшебная смесь осыпается зверьку на спину. Верить и желать изо всех сил — вот и все, что ей остается.
Правда или ложь?..[STA]we are[/STA]

Гестия ждет — ничего не происходит.
Гестия переводит взгляд на Поликсену — та разводит руками и невозмутимо подсказывает:
— Вы можете попробовать снова.
— Нет. Дело не во мне, — отвечает Гестия медленно и негромко, и ее голос опускается до опасного низко. Каким-то неведомым образом еще до того, как Фабиан направляется в сторону Поликсены, она не просто догадывается, но знает — он тоже понял, что в этом нет ее вины.
— Не знаю, чего вы пытались добиться, но теперь, я думаю, мы сможем обойтись без вашей помощи.
Она берет его на руки, непроницаемо-спокойная, только взгляд вы дает ее — и ярость, и презрение, и разочарование.
«Я старалась относиться терпимо к вашим традициям — ради той помощи, которую вы обещали, теперь я вижу, что зря. Я надеялась, что в вас еще теплится человечность, но я ошиблась».
Это и многое другое Гестии хочется прямо сказать в это юное, острое, насмешливое лицо, но долг дипломатии заставляет ее держать себя в руках до последнего и попрощаться с Ээей, пусть и не пожалев льда в голосе, но не затягивая. 
~
Обратная дорога была утомительной: невозможность действовать выматывала Гестию сильнее, чем бесконечные горные тропы. Светлячки вились вокруг нее, освещая и прокладывая ей дорогу в кромешной тьме, и исчезли, стоило только выйти на залитую лунным светом пристань, где море шепталось у ног и бесконечно переливалось вдоль светлой узкой дорожки, где мягко сиял Млечный путь и так легко было различить течение его рукава, где свежий теплый ветер бросал ей в лицо легкую водяную пыль.
Это немного успокоило ее. А присутствие двоюродного брата сгладило ту резкость, которой Гестия была готова поддаться — Каллимах встретил их на другом конце морского пути; как и кириос Юклид он был уверен, что местному лекарю сегодня придется потрудиться.
— Только не напоминай нашему герою, что его предупреждали, — устало и слабо улыбнулась она.  
~
Обещанный лекарь, кириос Ставрос, оказался высоким тонким взъерошенным юношей; он махнул Гестии рукой в ответ на приветствие, мол, да какой тут кириос, просто Ставрос.  
— Вы можете нам помочь? — она спустила Фабиана на стол и в недоумении изогнула бровь, задетая улыбкой молодого человека: неужели и здесь начинается то же самое? 
— Простите и не поймите меня неправильно, Гестия, — он поймал ее взгляд. — Я много слышал об этом колдовстве, но своими глазами вижу впервые. Он все понимает? — его живые глаза скользнули от девушки к зверьку и обратно.
— Да, и вполне способен отхватить вам палец, если продолжите восхищаться, — надо же, после всего она оказалась способна найти в себе силы шутить.
— Простите меня и вы, Фабиан, — опустившись так, чтобы их взгляды оказались вровень, Ставрос обратился к морской свинке совершенно серьезно, как мог бы говорить с человеком. — Я постараюсь сделать все возможное. По-настоящему постараюсь.
На книжных полках он рылся несколько мгновений, попутно объяснив, что в одном Поликсена не солгала — описанный ею способ в самом деле существовал, — но помогать она не захотела, это так; а затем бережно опустил перед Гестией старую книгу с выцветшими страницами, но по-прежнему яркими чернилами.
— Есть и другой способ.
Гестии потребовалось некоторое время, чтобы привыкнуть к причудливой, непривычно угловатой вязи слов, выведенной когда-то чьей-то торопливой, но твердой рукой. 
— Но вы оба должны понимать, что я не держу этого зелья про запас. Нечасто такое происходит.
Запустив руку в волосы, он взъерошил их и выпрямился, а Гестия пробежалась взглядом по составу: собрать все ингредиенты будет не так-то просто, по крайней мере, в Британии, но не это главное...
 — Три недели... — изумленно выдохнула она.
 ~
Она вернулась в номер с тягостным знанием: три недели, она не ошиблась, и быстрее приготовить зелье не выйдет. Ей придется смириться с тем, что помочь ему сейчас она не сможет, как бы того ни хотела. Уже завтра они встретятся с Дамблдором — может быть, он сможет помочь, Ставрос тем временем начнет готовить зелье, и Гестия обещала держать его в курсе дел.
— Прости, костероста для морских свинок у меня с собой нет, а присматривать за тобой всю ночь я не смогу, — грустно сказала она, опуская свинку в гамак, сооруженный из покрывала, а сама устроилась в кресле у окна, спиной к другу, чтобы он не мог видеть, как она переживает за него и как устала от того, что ничего не может сделать.
...
Ей казалось, что она не сможет уснуть, но тихий шелест страниц под пальцами, мелодичные напевы ветра, прилетевшего издалека и заплутавшего в густой листве, далекий шепот моря, дрожащий огонек свечи — все это навевало дремоту, и, почувствовав ее коварно мягкие лапы на своих плечах, Гестия не сопротивлялась и закрыла глаза.

Когда шум резко выдернул ее из сна, Гестия не тратила времени, чтобы разобраться в происходящем. В первые мгновения она вообще не задумывалась, что делает, действовала на одних рефлексах. Палочка всегда под рукой — этого достаточно. Бдительность, постоянная бдительность! И молниеносная реакция. Вскочив на ноги, Гестия развернулась, готовая дать отпор...
«Что??»
...и опустила палочку...
«Я... я не понимаю».
...она шагнула вперед, приоткрыв рот и не сводя изумленно распахнутых глаз с лица Фабиана.

«Как??»
— Сколопендру тебе за шиворот, Фабиан Пруэтт, если ты еще раз сделаешь что-нибудь подобное! — сорвалось звонко и гневно. Взволнованное дыхание высоко поднимало ее грудную клетку. — Но для Поликсены я бы не пожалела и целой стаи разъяренных пикси, — хотя Гестия и продолжила тише, спокойнее, ее тон не оставлял сомнений: гроза еще не прошла.
Еще шаг вперед — и в следующий момент Гестия уже сидела рядом с Фабианом на полу, чтобы порывисто, но крепко его обнять, выразив в этом действии и тот страх, который она испытала, когда его лишили зрения и слуха, и ту тревогу, в которой провела последние несколько часов, и все то, что собирала в своем сердце, желая вернуть ему человеческий облик, и повторенное не раз за прошедший вечер «Возвращайся ко мне, пожалуйста».
Неужели это закончилось?
Неужели...
«Ты больше не морская свинка. Ты вернулся, Мерлин, Фабиан, ты вернулся».
Ее радость неизбежно смешалась с сомнениями: Гестии, такой недоверчивой и острожной, трудно не ждать подвоха, слишком неожиданно его превращение. Такого им никто не обещал. Поликсена, конечно, могла не сказать нарочно, Ставрос мог не знать, что действие зелья можно замедлить, и все-таки... Что, если это временно и спустя час или к заходу солнца ей снова придется беспокоиться о том, чтобы хрупкая морская свинка не травмировалась ненароком?
Все эти мысли свернулись крохотной, но холодной змейкой у нее в груди — сколько времени должно пройти, прежде чем она сможет быть уверена, что Фабиан не обернется в самый непредсказуемый момент маленьким зверьком?
Объятия длились не дольше пары мгновений, и вот Гестия выпрямилась и отступила назад.
— Я могу принести тебе одежду, — предложила она. Это, в самом деле, первое, что стоит сделать, прежде чем продолжить разговор.

[audio]http://pleer.com/tracks/10018328o1BU[/audio]
«Глупости!» — дверь за Гестией захлопывается негромко, но красноречиво.
Пожалуй, домыслы случайных свидетелей — последнее, что беспокоит ее сейчас. В конце концов, кто ищет, тот всегда найдет. Довольно будет и того, что он человеком покинул ее комнату под утро, и не важно в каком костюме.
А неловкость — не то чувство, которое испытывает она; Гестия думает о том, что неловко, скорее, может быть Фабиану. Тогда как по ее телу бежит смутное беспокойство — ей не нужно было отчетливо видеть его лицо, чтобы почувствовать перемену; что-то пошло не так, он не в порядке — это понимание ударило, как порыв холодного осеннего ветра.

* * *

— Мне, наверное, стоит выйти.
Сумка Фабиана, покорная жесту ее волшебной палочки, опустилась к его ногам.
— Да, пожалуйста, ненадолго.
И Гестия, кивнув, закрыла дверь с другой стороны.

* * *

Гестия столько всего хотела ему сказать. В какой-то момент ей показалось, что все это теряет остроту, но неожиданно, пока она ждала в тишине и полумраке узкого коридора, все слова, что так рвались на волю днем, снова обрели силу — но другую.

«Что ты несешь? Ты вообще понимаешь, что творишь?» — несколько часов назад, когда его безрассудное упрямство и ложь, чем бы они ни были вызваны, казались ей неуместными и опасными для цели их визита. Но теперь она знает, что все это было не на пустом месте.

«Ты хоть понимаешь, какому риску себя подвергаешь?» — когда он продолжал гнуть свою линию, презрев все затаившиеся среди ээйских гор опасности. Но не понимала, пожалуй, она — Гестия помнит то странное ощущение легкости и уверенности в том, что большого вреда Фабиану не причинят. И теперь ей хочется закрыть руками лицо — чем дальше, тем больше она понимает, насколько те чувства не принадлежали ей, — а где-то в груди, и дальше, выше — к горлу, то замирает, то разливается что-то холодное и страшное.

«Может быть, теперь ты начнешь прислушиваться к предупреждениям» — почти то же самое она говорила сначала, потому что не хотела, чтобы Фабиан пострадал. Сейчас ей хочется, чтобы в будущем он слушал не только порывы собственного сердца, но и ее голос, чтобы сумел остановиться и отпустить — довериться ей. Второй такой ночи, как после Эйвери-холла, не будет. Потому что есть связь, что сильнее всякой магии — теперь Гестия готова признать это.

* * *

— Говорят, вместо нас всегда возвращается кто-то другой, — осторожно начинает Гестия и не сводит с Фабиана внимательного, обеспокоенного взгляда. — Так вот. Если ты думаешь, что следовать за мной неотступно и быть рядом любой ценой, значит вернуть меня, а не кого-то другого, ты ошибаешься. Это еще не все.
Она медленно подходит ближе, и ее голос звучит все увереннее и тверже.
— Если моему возвращению цена — твоя жизнь, будет ли это возвращением? Вряд ли. Поэтому не рискуй так больше. Никогда. Не заставляй меня нести такой груз всю оставшуюся жизнь.
Остановившись рядом, Гестия решительно смотрит на него снизу вверх.
— Ты можешь быть бесконечно уверен, что поступил правильно, но я не смогу себя простить.
«Я не хочу. Я отказываюсь возвращаться такой дорогой».

Until the very end
we are

— Я просто никогда... никогда больше тебя мог не увидеть. 
И Гестия вдруг понимает все — быть может, ей подсказал его взгляд, или голос, или вовсе какое-то шестое чувство. Волной на нее накатывает его смятение и страх, а понимание пронизывает ее насквозь, но не пугает, не ложится на сердце тягостно и не становится разочарованием. На ее лице — простое, чистое удивление. Сколько бы иронии не вложил Фабиан в последние слова, она и в самом деле не догадывалась. 

«Мы друзья, только и всего» — быть может, это сделало Гестию слепой, ведь когда-то ей часто приходилось повторять эти слова, убеждая и девушек, сомневавшихся в верности Фабиана, и юношей, насторожено принимавших его присутствие в ее жизни. Дружба с ним была для нее чем-то настолько же естественным, как дыхание, и Гестии никогда даже в голову не приходило искать или ждать чего-то большего. 

— Дай мне, пожалуйста, минуту, — Гестия немного растерянно, но мягко отводит его руки, чтобы повернуться к окну и упереться ладонями в подоконник. Она слышит свое взволнованное сердце. Ее брови озабоченно сходятся к переносице — ей в самом деле нужно услышанное переварить.

«Война для любви не лучшее время. Сейчас  ли об этом думать, когда дементоры стоят у порога и Волдеморт может нанести новый удар в любую минуту?» — напоминает Гестия себе, но ее собственный голос перебивает другой, звучащий так ясно и близко, будто бы наяву. 

«Гестия, ты понимаешь, что мне все равно, как ты меня назовешь? Что все твои предосторожности не уменьшат моей боли, если с тобой что-то случится?» 
Не уменьшат — она прекрасно об этом знает. И ее сердце тоже будет болеть одинаково сильно, если Фабиан пострадает — неважно, будет ли он считать ее своим другом или видеть в ней любимую женщину. Она подпустила его слишком близко, чтобы теперь суметь нащупать границу.

«Гестия, мы слишком долго любили друг друга». 
Слишком поздно сдавать назад.

В другой день, в другом месте она сказала бы Фабиану: 
«Опасность обостряет чувства. Спроси себя: что в самом деле в тебе говорит? Сказал бы ты эти слова, если бы не побоялся, что я захочу остаться на Ээе? Не торопись с ответом. Подумай». 

В другой день и в другом месте все это бы было, но здесь и сейчас что-то подсказывает ей: за его словами стоит больше, чем минутный порыв, порождение пережитого страха. Но это не до конца спасает Гестию от сомнений — однажды они, наверное, исчезнут, но пока оседают где-то в глубине. Она доверяет ему — не побоялась ведь вложить в его руки судьбу своего дома, своей семьи, — но память невольно хранит вереницу его приключений.

В другой день и в другом месте она бы, наверное, попыталась бы спорить с собой и с ним, но сейчас чувствует как-то особенно остро — обратной дороги нет. Либо рискнуть, принять и идти вперед — по-прежнему вместе и ближе, чем когда бы то ни было; либо нажать на delete — сознавая, что это не даст им ни покоя, ни безопасности и будет подтачивать их обоих.

Гестия выпрямляется, чтобы снова взглянуть в его лицо — спокойно и серьезно.
— Я бы хотела пообещать: чтобы ни произошло, я постараюсь вернуться тем же человеком, но это невозможно. Мы всегда возвращаемся другими, — Гестия бережно сжимает его ладонь в своих. — Мы можем принять в свою душу нечто чужое или то, что действительно сделает нас сильнее. В ту ночь, после Эйвери-холла, я ошиблась. То, что несем с собой мы — сильнее, я поняла это сегодня, и не смогу об этом забыть. We are, Фабиан, и магия не может этого разрушить.

[audio]http://pleer.com/tracks/4609671FTZi[/audio]
Разбился лед, последний камень
Упал, — и сердце занялось.
— А. Блок

Его пальцы касаются ее запястья — где-то в груди тепло накатывает маленькая волна. Гестия смотрит чуть озадаченно — ее взгляд невольно соскальзывает к их соединенным рукам. Все это так ново и странно; она не может понять — это Фабиан прикасается к ней не так, как раньше, или она сама теперь ощущает его прикосновения иначе.
От его слов веет теплом — оно свивается вокруг нее чем-то тонким, ласковым, полупрозрачным, и Гестия не может не улыбнуться в ответ — светло и нежно. Она делает еще один шаг ближе — совсем близко, чтобы прижаться лбом к его плечу.
— Я чувствую себя немного странно, но все хорошо. Я здесь, и я с тобой. Просто, наверное, мне нужно немного времени, чтобы привыкнуть.
У Гестии чуть сбивается дыхание, когда Фабиан бережно обнимает её, когда его рука осторожно касается ее волос — будто он боится ее спугнуть. На ее губах вновь играет улыбка, а в одном из параллельных миров тихонько мурлычет мангуст.
«Все хорошо. Я... люблю тебя».
Быть может, это чувство было с ней всегда, но крепко спало в мудром ожидании лучшей минуты — той, когда Гестия сможет принять любовь в себе и в нем; когда поймет и поверит душой, что принимать помощь и нуждаться в ком-то — не значит быть слабой; когда исполнится невольное пророчество Фабиана и она признает, что любовь — это не только то, что цепью вяжет по рукам и ногам, но и сила.
Наверное, это чувство жило в ней всегда; как только пришло время, оно распустилось нежным цветком — не разом пышным и ярким, но постепенно пробуждающимся от сна и неторопливо раскрывающим свои лепестки.
Прежде чем заговорить снова, Гестия немного медлит, прислушиваясь к себе: через несколько часов они вернутся в Британию, но пока еще есть время, она старается запомнить, впитать каждой клеточкой это новое и хрупкое чувство счастья, нежности, покоя, чтобы увезти с собой.
— Ты знаешь, — она не отстраняется, только поднимает голову, чтобы поймать его взгляд. — Я думала всегда, что для этого совсем не время теперь. Мы любим своих близких, не можем их не любить, но быть вместе с мужчиной... Мне казалось, что это неуместно, пока не закончится война, не об этом стоит заботиться, когда на кону стоит будущее нашего мира, и я старалась держаться от этого подальше. Мне казалось, так будет правильно. Вероятно, будь на твоем месте кто-то другой, я продолжала бы в это верить, но с тобой — не могу. Я знаю, что это не помешает мне сражаться и принимать правильные решения. Я боюсь тебя потерять, но не боюсь любить.