Is it wro-wrong that I think it's kinda fun
When I hit you in the back of the head with a gun?

К восемнадцати годам Элеонора успела попробовать алкоголь едва ли не всех градусов, курить, секс втроем, Империо на собаке и пятилетней маггловской девочке, после огневиски хлебать шампанское, да Элеонора и наркотики бы попробовала, но все неоткуда. Наслышана она о них была достаточно от одной полукровки со Слизерина, звали ее не то Лесли, не то ли Лолли, да и какая разница, просто эта девица рассказывала о том, как ее кузина загремела в тюрьму за потребление этих вещей, и они классные, очень классные эти травки всякие, и Элеонора даже поверила, что это может быть вполне себе ничего, но подсознательно испытывала брезгливое неприятие всего маггловского, а потому поисками наркотиков заниматься всерьез не стала. В конце концов, этому миру и так хватает травы.
Элеонора тяготела ко всему тяжелому, словно душа и тело ее хотели испытать себя до конца, до самого донышка, подарить себе всю полноту жизни, впитать, вобрать все самое сочное, густое, терпкое, сладкое, горькое, быть преисполненной ощущений – да, в этом Эйвери видела некий смысл существования, в этом и больше ни в чем. Ей говорили, мол, у каждого должна быть цель, должно быть дело, а Элеонора же была уверена в том, что нет и не было у жизни смысла другого, кроме как получения удовольствия, нет ни богов (даже одного, жалкого, маленького божка нет), нет ни любви, ни души, ни вечности, ничего такого, только парочка ощущений от рождения до того, как стылая земля заберет тебя к себе.

В тот вечер, в тот сотый, тысячный в своей тоскливой скукоте вечер Элеонора лежала на кровати и курила. Комнату душил сигаретный дым, несмотря на открытое окно, но девушке было лень даже встать и подойти к нему ближе, чтобы курить на улицу. Ей все было лень в последнее время. Это вязкое, как тошнота, чувство подступало к горлу, и было так мерзко от себя самой. То ли дело Эдмонд, ему сейчас будет, чем заняться, и вечером он ей будет рассказывать, рассказывать о том, что ей недоступно, а она из вежливости будет слушать, думая о том, как же несправедливо обошлась судьба с женщинами, даровав им такое прекрасное начало и такое бессмысленное существование, завязанное на бесконечном рождении визжащих отпрысков и хлопот по дому, о котором и без того пекутся домовики.
– Мисс Эйвери, ваша леди-мать… - зазвенел голос одного из орды этих эльфов.
– К черту, - выплюнула Элеонора и поднялась на кровати, не зная еще, кому адресовало это проклятие: к эльфу или  матушке.

Какой же невыносимый день.

– Сладкая, ты так копаешься! Сейчас к Эду уже придет мистер Селвин, а твои волосы… - красивые и ухоженные руки миссис Эйвери легли на чернильные разводы волос Элеоноры по плечам, - стоит их собрать, они слишком длинные…
– Юные девы могут ходить с распущенными, матушка, а я еще не встретила своего единорога.
И в следующий раз мистер Селвин придет ко мне.

~~~
В изобретательности Элеоноре было не отказать. Отправив Эдмонда к порогу Селвин-холла под предлогом несуществующей записки от Грегори, которая (якобы) сгорела в ее руках, Элеонора чувствовала себя свободной как никогда. Она и матушку выслала в Лондон за новыми перчатками для предстоящего бала у Яксли, кстати, в этом даже не было лжи как таковой, Элеоноре и впрямь нужны были новые перчатки. В старых ее видели у Розье.
Тишина и пустота скользили по коридорам Эйвери-холла, как две неразлучные подружки по льду в зимнем парке, и Элеонора в очередной раз поняла, убедилась, как же любит она одиночество, как же любит, когда ее не тревожат, не отвлекают глупыми разговорами, вот бы так чаще бывало, может, и в самом деле, ей бросить все это и снимать где-нибудь квартирку.
Тем временем било шесть. Ожидание приятно щекотало струны-нервы, а тяжелые удары часов напоминали удары по горячему железу, что оформляется из жидкой массы в прочное тело, словом метафора за метафорой Элеонора приближалась к долгожданной минуте встречи. Ее настроение было чем-то сродни ожиданиям любовницы и приговоренной к смерти преступнице. Элеонора Эйвери знала, что за такое дело ей брат спасибо не скажет, но что брат? Брат простит, он поймет, когда она объяснит. Его обманывать, к слову, вообще было несколько странно, с одной стороны едва ли можно обмануть свою тень, свое отражение, свою кровь и плоть, ибо был Эдмонд Эйвери той же Элеонорой только в теле мужчины, а с другой – только Нора и могла обмануть брата, потому что ей он верил чуть менее чем полностью. Было обмане брата что-то подлое, но без этого ничего не вышло бы.

Вскоре пришел Селвин. Не опоздал, конечно, он никогда не опаздывает, это Нора знала хорошо, мать всегда уводила ее тогда на прогулку. Но только не сегодня, мамочка.
– Не знаю, - пожала плечами Элеонора, чувствуя, как к руке прикасаются губы Селвина, жест привычный и изученный ею до конца, но все такой же приятный, - возможно, у вас дома, возможно, мертв, возможно все что угодно, его же нет рядом со мной, я не знаю. Считайте, я сегодня вместо него. Душа на два тела, духовное родство и все такое.

Наглости Элеоноре Эйвери было не занимать уже в то время.

*Лучшая песня всех времен и народов
Lana Del Rey - kinda outta luck

Отредактировано Eleanor Avery (29-10-2014 22:38:16)

There's too much demon blood
in these self appointed angels

Одна попытка – это выступление без генеральной репетиции, это тот козырь в длинном рукаве, что хранишь до нужного момента, а после достаешь и им выстреливаешь противнику прямо в лоб, это пенальти с равным счетом на обе команды, это не на жизнь, а именно что на смерть. Как падают звезды на глади черного неба, нежданно-негаданно для всех, кто со стылой земли смотрит наверх, так и импровизация должна бить без промаха, чтобы зритель, для которого было устроено это шоу, и не знал, какая именно из мириад звезд сейчас оборвется и рухнет на землю, взорвавшись сотней искрящихся брызг. Это так, как Элеонора и любила, кажется, про это говорят – ва-банк, это «огонь!» без предварительного «тридваодин», это удар топора по шее приговоренного к смерти, ибо удар второй – это уже некрасиво и скучно.
Голов Элеонора не рубила пока, но уже неплохо представляла себе нехитрую систему иллюзорно спонтанных выступлений: нужно сделать все так, словно в этом нет и намека на неуверенность, так, словно ты жил ради этого мгновения и проживешь еще столько же, ибо нет ничего драгоценнее одной секунды истинной славы, впрочем, что эти разговоры?

Очень жаль, если он умер.
Ну, да, наверное.
Еще хуже, если он у меня дома.
Она хотела рассмеяться.
Брызнуть Селвину в лицо своим неожиданным смехом, о, вот бы он удивился, в конце концов, условий задачки не было дано, а потому она вольна распоряжаться заданным, как ей угодно, рассмеяться, швырнуть ему в лицо этот смех, а почему бы и нет, правда? Еще можно было бы пошутить про чары Эдмонда Эйвери и одиночество бедной Клеменс, так часто оставляемой мужем ради службы, но это отдает гнусной пошловатостью, и не сказать, чтобы Элеонора так уж пеклась о репутации брата и (ха) Клеменс, но опускаться до фривольных намеков ей не хотелось.

Очень жаль, если он умер.
Ничуть, ничуть не жаль, мистер Селвин, мне все равно, знаете, мне все равно, мне все равно еще больше, чем это может уместиться в вашей милой кудрявой головке.
Еще хуже, если он у меня дома.
Она могла бы испугаться и попросить не наказывать брата, потому что выходка-то была ее, а Эдмонд и не виноват в том, что сестрице вздумалось играть по своим правилам у него за спиной, но в этом фальши было бы не меньше, скорее даже больше, чем в том деланном смехе, который хотела извергнуть из себя Элеонора в попытке удивить мистера Селвина. Кроме того, то до неприличия заботливо, а таких глупостей себе позволять не хотелось.

Очень жаль, если он умер.
Весьма, весьма, он у меня взял пачку сигарет и не вернул.
Еще хуже, если он у меня дома.
Вы знаете, мне кажется, мы с вами из одного теста.
Она могла бы попросить прощения за свою дерзость и раствориться в легком девичьем смущении, но каждое из этих слов – легкое, девичье, смущение – было глупее другого, а еще ненастоящим, как золото лепреконов.

Но что же тогда… При своем богатстве фантазия Элеоноры была не так безгранична, как это часто бывает у людей творческих, ее воображение не было космосом, это было вполне себе замкнутое пространство, может, достаточно широкое, но все ж запертое четырьмя стенами, а потому и идеи Элеоноры были достаточно нетривиальными, но, может, для кого-то и предсказуемыми. Да впрочем, какое дело.

– Virtus… - зубы закусили нижнюю губу, язык недобро зарычал, а после ударился о небо и пропустил утробное шипение из горла, - Violatio! – зубы снова прошлись по губе, язык ударился о небо, и через образовавшуюся щель вышел воздух – темное заклинание выстрелило в Селвина, девушка и сама не знала, откуда ей известен этот жест и эта грубая латынь, оно вышло откуда-то из глубины сознания, как со дна всплывают тела утонувших людей, как просыпаются в воде морские гады и выходят на тропу охоты, так и это заклинание было рождено Элеонорой еще прежде, чем она успела подумать об этом.
В сохранности Селвина сомневаться не приходилось. Или какой же он Пожиратель Смерти, если не отобьет удара семнадцатилетней девчонки.

В сохранность Элеоноры после такого выпада верилось уже чуть менее.

Отредактировано Eleanor Avery (03-12-2014 01:07:29)