[audio]http://pleer.com/tracks/86439887Hwa[/audio]
Лето – золотой цветок; вырастает, высокое и сильное, выбрасывает пучки листьев – дней, с прожилками часов и минут, сочные, густые; распускается полновесным бутоном, вобравшим в себя весеннюю росу. Тянется, как расплавленный зефир, взлетает искрами костра, шелестит зелеными колосьями бескрайних полей. – Если бы я был страшно великим волшебником… таким великим, что становится страшно… я бы сделал лето единственным временем года. Вообще-то, вспоминает Дак, он читал в «Подробном географическом атласе», что существуют такие места, где погода круглый год теплая и ласковая. Где-то, там, за экватором. Наверняка не обошлось без магии.
~– Это – логово маньяка. Не заходи туда.– А я думал, в наших отношениях я – штатный маньяк, – разочарованно тянет Дак, проходя за Доркас в комнату для проявления фотографий. Но тут же соглашается: – Выглядит и впрямь устрашающе. О, это мой затылок? Мой? Или у меня мания величия?Затылок на фотографии оказался его, и рука, и часть спины на фоне заката. Дак окончательно отдает Дори звание маньяка и целует девушку в макушку – мой маньяк, собственный. Слушает внимательно и запоминает слова про Ван Гога; через год он купит открытку с «Подсолнухами» на Монмартре у букиниста, купит и никогда не отправит. Про Тони Дак тоже слушает и запоминает. Когда-то давно он отыскал сочинения своего… кем же он приходится Нэвусу? Двоюродным прадедом? Познавать ушедшего через его музыку – самое странное и трогательное ощущение, которое ему приходилось когда-либо испытывать. Но, по правде говоря, перед погибшим братом Доркас Дак испытывал неловкость. Это часть прошлого Дори, которая навсегда останется закрытой для него. – Ну, если захочешь. Пойдем?Дак мугукает. Пойдем, конечно, в лес, к маленькому дому, увешанному огоньками, застеленному пледами, уставленному всякой мелочью – кактус, книги, кисти, краски, чехол из-под фотоаппарата, фигурка лепрекона, шарф, – к своему дому.
~– Разрешишь мне порисовать? А можно я… порисую на тебе?На мне? Дак приподнимается на локте и смотрит на Дори с лукавым прищуром.– Если хочешь, чтобы я разделся, можешь просто попросить.Сразу же после чего снимает майку и послушно садится к Доркас спиной. Ощущение прикосновений кисточки к голой коже – щекотное и приятное, как легкий-легкий поцелуй. Ему не суждено узнать, что Дори тщательно вырисовывала на нём; сидеть полуобнаженным так близко к ней было… здорово? До мурашек?До мурашек; особенно, когда Додо обняла его сзади. В акте неуважения к искусству они покатились по простыням, нещадно пачкая их в золотые, зеленые, синие цвета. Но в этом оставалось своего рода искусство – любить, обнимать, целовать и не задумываться о будущем; быть здесь и сейчас, водить пальцем по её животу, размазывая акварель, снова целовать и смеяться. А потом они лежат, обнаженные и усталые, безмолвные и счастливые. Дак плетет Дори маленькие косички, гладит по спине и целует в нос, а когда она засыпает – ложится рядом и прижимает к себе.
~
[audio]http://pleer.com/tracks/4873159rXTj[/audio]По правде говоря, Дак не проснулся утром вообще – оделся и собрался он по привычке, а когда они сели в автобус, положил голову на плечо Доркас и благополучно продолжил спать. Очутившись неожиданно вне теплого транспортного средства, Нэвус потягивается и зевает.– Я хоть и шотландка, но верю в то, что чай – вещь очень полезная. – А ведь могла бы хлестать виски день и ночь, – ляпает Дак прежде, чем вспоминает, что отец у Дори пил и что сама она к алкоголю относится к глубокой неприязнью. – Прости…Додо не обижается – Дак утешает себя мыслью, что ему, дураку, она способна простить любую бестактность. Потому что знает, что он не со зла. Дак пьет чай, осматривает местность, себя и обнаруживает, что носки у него разного цвета, а футболку он надел навыворот. – Я хаотическая творческая личность, – оправдывается он, стаскивая с себя рубашку и переодевая футболку правильной стороной. – Но в следующий раз разбуди меня так, чтоб наверняка. Можно с использованием холодной воды или неожиданных заклинаний. А когда будет «следующий раз»?
~Замок, вернее, то, что от него осталось, совершенно очаровывает Дака. Дак очень любит все старое, полуразрушенное и пропитанное историями прошедших веков. Ему хочется погладить каждый камушек, потрогать зеленый мох на стенах, заглянуть в высохший колодец, залезть в башенку – пусть даже возле неё стоит знак «осторожно, не входить». Доркас находит его, когда он стоит возле окна и разглядывает пейзаж сквозь старинный, местами треснувший витраж. Он собирается обернуться к ней, но слышит в ответ:– Нет, пожалуйста… Дай мне.. просто я не хочу, чтобы ты видел. Давай постоим так немного, а потом повернешься, когда я приду в порядок.Дори плачет. Даку становится внезапно трудно дышать. Он не шевелится, не пытается утешить, он слишком хорошо понимает, что происходит, он тоже видит календарь на кухне, он тоже считает дни и над ним точно так же нависает необходимость расставания. Вот только для него это – выбор. Он мог бы остаться ещё на месяц. Мог бы вообще не уезжать, а быть послушным мальчиком, найти себе стажировку в приличном магическом учреждении, встретить Рождество вместе с Доркас, а на следующее лето… планы, планы, планы. От планов Нэвус бежал, как от огня. От будущего бежал. В свою сказочную страну музыки и безответственности. Эта страна и Доркас были из разных миров. По крайней мере, пока что. – Знаешь, я вспомнила кое-что..Стихи появляются словно из ниоткуда и обрастают новыми значениями, нагружаются смыслом их обстоятельств. А потом Дак и Дори стоят посреди развалин родом из тринадцатого века, и Дак держит Дори рядом, поглаживает по голове, по плечам и – молчит. Ему нечего её возразить. У него нет объяснений и утешений для неё. Он хочет попробовать на вкус бунт против причесанной жизни, воплощенной в образе собственного отца. Ей же надо возвращаться в Хогвартс, учиться… одну минуту Дак уверен, что вернется – может быть, даже выспросит у Доркас дату визита в Хогсмид и перехватит её там на несколько часов разговоров и поцелуев. В следующую же его пробирает страх потери. Страх потери страшнее самой потери, и гонит он его к тому, чтобы бросить сокровище, не донеся. Он совсем, совсем запутался.
~Автобус перед ними. Белый такой, запыленный и громко урчащий, словно возмущается, за что его отправили в столь дальнюю дорогу. Дак уже закинул сумку с вещами на свое сидение и вышел – у них есть семь минут до отправления. Он не слышит автобусного урчания, не слышит голосов других пассажиров, не слышит раскатов грома вдалеке и как пронзительно завопила какая-то птица, примостившаяся на проводах. – Пока? – растерянно произносит, пытаясь сфокусировать взгляд на Доркас. Запомнить её – вот такой, с растрепанными ветром волосами, в ветровке и ботинках, с серьезным взглядом пронзительно-голубых глаз, строгим росчерком бровей. Они растеряли свой смех и беззаботность в прошедших днях, сейчас они один на один с правдой – им не суждено увидеться ближайшие несколько месяцев. Может, больше. В нем ворочаются признания и обещания, которым не суждено обрести жизнь в голосе. Даку хочется наплевать на все, что он когда-либо говорил друзьям, и остаться здесь, рядом с Доркас, навсегда – или хотя бы до конца лета. И в то же время ему хочется убежать далеко-далеко, где это огромное, непостижимое чувство к ней никогда его не найдет. В конце концов они просто стоят в обнимку; как тогда, в полях; как тогда, в городе; как тогда, в лесу; как тогда, возле замка. Как во все прошлые разы, только сейчас они прижимаются друг к другу сильно, как только могут. Даку в шею врезается застежка куртки Дори, начинает накрапывать дождь, а он отказывается пошевелиться и вдыхает запах влажных волос девушки. Из забытья объятий их резко вытаскивает голос водителя. Пора. Вот так оно звучит, с сильным шотландским акцентом – пора.Они целуются торопливо, не каждый раз даже попадая в губы, пока их лица не становятся мокрыми от дождя и – чьи это слёзы? – и Дак отпускает Дори, заходит в автобус и садится, а за ним закрывается дверь. Мотор рычит, автобус вздрагивает и катится прочь, в сторону Эдинбурга.Дак смотрит в окно – остановка, а вместе с ней и Доркас, остались позади; перед глазами мелькают смазанные дождем луга. Надеюсь, она пойдет сразу домой, а то простудится, – отстраненно думает Дак. Сжимает руками голову и наклоняется, утыкаясь лбом в переднее кресло. Он не плачет, у него нет печали, только пустота, словно ниточку, связующую его с окружающим миром, резко перерубили. А потом она, эта печаль, наваливается неотвратимо.Потом смешивается с радостным возбуждением в ожидании встречи с Себастьяном и Бруно в Лондоне.Потом – с виной за эту радость.И снова накатывает, больно и тяжело. Ему ещё предстоит принять решение не возвращаться. Ему ещё предстоит столкнуться со страхом повторить судьбу нелюбви своих родителей. Все эти размышления, все решения для него в будущем. Сейчас это просто июль в Шотландии, и взаимная любовь, пусть даже с горьким привкусом неопределенности.
[audio]http://pleer.com/tracks/5882901ZVPC[/audio]
Отредактировано Naevus Duckworth (17-02-2016 15:26:27)
