Они приземлились так мягко, словно парная аппарация была для Дака чем-то совершенно обычным; от этого Доркас почувствовала некий укол ревности – как часто он аппарирует с кем-то за руку к своему дому? как часто он делает это с кем-то в другие места? насколько привычно для него перемещение куда-либо в компании другого человека? девушки?
Господи, она так нервничала, что готова была выдумать все, что угодно: начиная от того, что Нэвус перемещался с кем-нибудь вдвоем по всему миру, не рассказывая ей, заканчивая тем, что эти перемещения заканчивались в его доме. И при этом Дори отлично знала, что Дак – молодой человек не того типа, которым свойственно влюблять в себя всех девушек мира и приводить их к себе домой, да и не в этом было дело. Просто они знали друг друга уже столько лет, и вот она впервые окажется у него дома; это немного кружило голову, немного – заставляло трястись колени.
Были ли поводы для ревности? Конечно, нет, Дак ведь никогда ни о ком ей не рассказывал. Но Доркас ревновала, Боже, как она ревновала, когда они расходились в разные стороны после каждой встречи! А вдруг он к кому-то? А вдруг с кем-то? Куда-то, когда-то, зачем-то? Ведь Дори была той, кто знала того Нэвуса, которого она снова хотела бы знать. Того Нэвуса, который нежно смотрит и улыбается; того Нэвуса, который обнимает перед сном и притягивает к себе ближе; того Нэвуса, который целует утром – легко и нежно, днем – мягко и долго, вечером – ласково и трепетно, ночью – жадно, страстно, горячо; того Нэвуса, который… У которого горячая кожа и такие руки, что можно голову потерять от одного лишь прикосновения, что говорить о том, когда этими руками прижимают к себе, несильно сдавливают талию, за бедра приподнимают согнутые в коленях ноги… Конечно, ревность не была обоснованной. Но Доркас Медоуз знала, кого она ревнует и почему.
Вспоминать, что Дак сдал аппарацию на высший балл в Хогвартсе, голове Дори почему-то не удавалось; то, что он в принципе сильный волшебник по каким-то причинам тоже не связывалось с хорошей парной аппарацией. А может быть, все прошло не так уж и мягко, да просто я не заметила?
[audio]http://pleer.com/tracks/13733253FEju[/audio]
♫ SYML – Where's My Love
Чувство реальности вернулось к девушке, когда Дак отпустил ее руку. Она вновь почувствовала себя какой-то потерянной, словно ее оставили стоять одну посреди площади, заполненной, как муравейник, гудящей толпой. Давно не имея возможности прикоснуться к Нэвусу, сейчас Дори получила такой дар, и вот она снова его лишена. Все, что сейчас ей доступно, - это смотреть на него, держаться взглядом за силуэт и лицо, вдвойне красивое от акварели рассвета.
– Добро пожаловать в поместье Мейнард… ваше высочество.
Словно удар в солнечное сплетение. Первые несколько секунд Доркас ничуть не меняется в лице, ничего не отвечает и не двигается. Что это было? Зачем это было? Неужели он, именно он, после всего, что произошло – не за все время, а только сегодня, - решает проверить ее, поставить над ней какой-то эксперимент? Что ему ответить, как ему ответить? Бог мой, Доркас, кто угодно, но только не Дак будет желать тебе зла, ты же знаешь это, понимаешь, правда? Да и Дори умеет держать удар. Чем бы эти слова ни были вызваны, она знает, как на них ответить.
– Благодарю вас, сэр Робин Дакворт, - ответила девушка, сделав книксен. Пользуясь тем, что нужно было немного опустить голову, она вмиг избавилась от слегка напуганного взгляда.
Когда Дори выпрямилась, на ее лице уже была улыбка, - если ты играешь, то я принимаю правила твоей игры, но учти, что я не выпущу тебя из нее, пока мы не дойдем до клетки «финиш», - а во взгляде было что-то… Она смотрела на него неотрывно, но недолго – всего несколько секунд, - но если Нэвус был достаточно внимателен, то непременно заметил, как расширились зрачки у покрытых легким туманом синих глаз.
Они идут рядом, и принцессе шотландских полей так нестерпимо хочется взять Дака за руку; вся красота его сада словно наваливается на нее рассветным небосводом – девушке очень трудно не уйти с головой в восхищение, хотя у нее и удается держать себя в руках. Но и шум листвы, и плеск воды в фонтане шептали ей: «правее, еще немного правее.. ну же, протяни руку.. прикоснись, дотянись, дотронься, он ведь совсем рядом». Доркас очень тихо выдохнула с неким облегчением, когда они дошли до стеклянных дверей.
Только легче не стало:  красота не кончилась, свои внутренние ощущения все так же хотелось разделить с Нэвусом, взяв его за руку. Очень кстати по пути им встретился рояль – Дори провела по нему кончиками пальцев. Не прямо, так косвенно дотронувшись тем самым до руки своего любимого, который был гораздо ближе, чем рояль, если быть честной. Девушка крутит головой, оглядываясь, - медленно и плавно, но все равно, как ребенок, которого привели в музей. В голове Дори неожиданно возникла мысль – а как он живет здесь один? Не скучно ли ему, не одиноко ли в таком доме? Ей почему-то казалось, что поместье Дака… нет, не «мертвое» и не «пустое», но оно похоже на человека в коме – жив, но чего-то не хватает, чтобы тот проснулся. Чего не хватает дому Нэвуса? Кого ему не хватает?.. С чего она вообще взяла, что самому Даку недостаточно того, что здесь есть, Дори не могла ответить. Она просто шла и с каждым шагом понимала, что в ее голове все больше и больше вопросов, на которые она не может дать ответ.
В камине загорается огонь, на плечи Доркас мягко опускается плед из тартана – интересно, кто-нибудь, кроме шотландцев, знает, что эта ткань называется именно так? – сам Дак покидает ее, обещая вернуться. Девушка вздрогнула от этих слов – как-то так… странно они прозвучали. Конечно, он вернется, она прекрасно это понимала, но слышать слово «вернусь» от Нэвуса именно в такой обстановке, где есть свет камина и тепло шотландского пледа, было чем-то… горько-сладким?
Доркас прикрывает глаза и тихо выдыхает. Правда же, девочка, перестань, ты слишком много слышишь в том, что значит слишком мало. Прошлое – это прошлое, вернись в настоящее и перестань играть со своим сердцем в тахикардию.
Она открывает глаза, и взгляд цепляется за 2 пары следов, - вода смешалась с землей, оставив узоры на паркете, да только такие вещи не могли не раздражать Доркас. Взмахом палочки очистив паркетную доску, она легко кивает сама себе, а потом снимает обувь, надеясь, что Дак не обвинит ее в преступлении по статье «хождение босиком в чужом доме». Поправив на плечах тартановый квадрат, Дори обходит гостиную: пару минут стоит у окна, всматриваясь в рассветное небо; отходит к книжным шкафам и внимательно изучает корешки книг, наклонив голову к левому плечу. Улыбается, когда натыкается на уже прочитанное; «фотографирует», увидев то, о чем даже не слышала.
Дак возвращается в чашками чая и – судя по запаху – куриным пирогом; Доркас оставляет книжные полки в покое и возвращается к своему рыцарю, улыбаясь; он протягивает ей одну чашку, рассказывая о составляющих самого волшебного из зелий, а она, принимая ее в руки, случайно (или нет?) касается руки Нэвуса кончиками пальцев.
– Спасибо, - тепло улыбается Доркас, - извини, я босиком, но ты ведь и сам знаешь, что я… - она помолчала с секунду. – Надеюсь, что не нарушила правила пребывания в твоем доме.
– Как ты? – спрашивает Нэвус, и девушка, потерявшись, выигрывает время тем, что обходит софу и садится, подобрав под себя ноги.
Что ты хочешь услышать, мой милый Нэвус Дакворт? Что ты хочешь, чтобы я сказала, любимый? Я устала, я хочу спать, в моей голове слишком много мыслей. Я боюсь сказать лишнего и хочу сказать нужное; я чувствую себя хуже, когда ты не обнимаешь меня; я словно физически нуждаюсь в твоих прикосновениях, как в лекарстве. Я очень скучала по тебе – не видев тебя месяц. Я очень скучаю по тебе сейчас – не обладая тобой так, как много лет назад. Я шесть лет живу без твоих поцелуев, я четыре года молчу больше, чем того хочу. Я очень рада, что сейчас ты – рядом. И нет, Дак, я не счастлива, мой ответ не изменился, но сейчас, в эту самую минуту, я чувствую себя гораздо ближе к «счастливой», чем обычно. Что мне рассказать тебе, my sunshine, my ray of light in the darkest dark, my bird whom I didn’t deserve? Дори делает глоток чая и отпускает все мысли, как воздушный шарик, хотя сначала он казался ей очень тяжелым, как груда камней.
– Я вот сижу у тебя сейчас и понимаю, как скучаю по дому… Ты только подожди и дослушай, - улыбается Доркас, - а то решишь, что я хочу сбежать, что мне здесь плохо. Просто… у тебя здесь все.. мое. Чай, камин, шотландская клетка, даже пирог. А еще – ты. Эти прелести есть у всех, конечно же, ну или почти у всех, но такого внутреннего ощущения, как сейчас, у меня давно не было. В общем, я.. я хорошо. Сейчас я хорошо. И мне так странно говорить такое, не обманывая ни себя, ни других. Спасибо тебе, что сейчас мне так хорошо, Дак.
Девушка поворачивается в сторону Нэвуса и думает, говорить ли ему кое-что еще, - такое честное, но очень неловкое и неясно, правильно ли оно будет понято. Она делает еще глоток, а потом находит выход из ситуации, - просто надо спросить что-то еще, тем более, что это тоже крутилось в ее голове.
– Правда, я бы хотела попросить тебя кое о чем. И этих просьб три, только не спеши обвинять меня в наглости, - девушка тихо смеется. – Просто есть три вещи, которые помогут мне чувствовать себя еще лучше. Мне, правда, так неудобно просить, но ты, если что, просто выгони меня, ладно? Так вот, во-первых, мне не очень комфортно от того, что у меня в волосах песок, а на коже высохла морская вода, оставив куски соли, и кровь Джагсона, поэтому я была бы тебе очень благодарна, если бы познакомил меня со своим душем, - Дори помолчала, но продолжила с еще большей неловкостью в голосе. – Во-вторых, я бы была не против переодеться, раз уж домой ты меня не отпустил. Не знаю, есть ли у тебя что-то подходящее, но я не такая привередливая, как  настоящие принцессы, поэтому буду рада любому, в чем можно ходить дома.
Интересно, как отреагирует Дак на такие просьбы? Еще куда ни шло попросить принять душ, но вот требовать одежду, пусть даже на короткое время, - это так… Достаточно ли они близки для этого? Имеет ли Дори право на такую просьбу? Еще хуже будет, если Нэвус не откажет просто из вежливости, хотя разве было для него это когда-то проблемой – сказать человеку «нет»? А вот то, что Доркас Медоуз собиралась попросить дальше, выходило уже за все существующие рамки.
– И в-третьих, Дак… можно попросить тебя, пожалуйста, - Господи, пусть он не пошлет меня куда подальше из своего дома, - смотри на меня. Просто… я не знаю, мне всегда и сейчас было так – не могу подобрать слова, но это похоже на «тяжело», - когда ты не смотришь на меня. Когда ты прячешь взгляд, не знаю… отводишь его. Мне кажется, что я говорю не то и не так, что я делаю что-то неправильно; и... складывается ощущение, что я так сильно тебя напрягаю, что ты хотел бы уйти. Я никогда об этом тебя не просила, но просто… раз уж сегодня столько всего произошло. Можно, Дак? Прости, что прошу об этом, но ты… ближе тебя никого.
Откуда в ней нашлось смелости достаточно для такой просьбы, Дори не знала и не могла знать, но ей было совершенно ясно, что на таком заканчивать разговор нельзя. Она улыбнулась Нэвусу и сделала еще один глоток чая.
– Но можешь начать с разрешения сходить в душ и с одежды.

♫Abel Korzeniowski - Vanessa & Ethan's Theme (OST Penny Dreadful: season 2)
– Это все Квентин.
Доркас не может сдержать улыбки: той самой доброй улыбки, которую дарила Даку так давно. Ее счастье, что он этого не видит, - непременно бы узнал; это схоже с подлинным «Хлебным полем» Ван Гога, где хочется разглядывать каждый мазок, ведь все они выполнены разными тонами кажущихся такими одинаковыми издалека цветов. Нет ни одного повторяющегося, каждое движение кистью – новый цвет на палитре. Если не приглядываться, если у холста стоит не особый ценитель, то этого можно и не увидеть. Много ли людей присматривались к улыбке Дори? Кто действительно изучал ее? Кто знал, когда она улыбается, а когда – приподнимает уголки губ? Да, это искусство – казаться улыбчивым; настоящее искусство – сделать так, чтобы не нужно было казаться. Осторожно поворачивать тоненький ключ. Приподнимать крышку шкатулки. Разворачивать темно-синий бархат. Касаться кончиками пальцев драгоценности и не дышать. Мало у кого хватало уважения относиться к подлинной улыбке Доркас именно так. Еще меньше было тех, кто знал, что это необходимо.
Она улыбается: на щеках появляются милые ямочки, губы невольно приоткрываются, расслабившись, а в синих озерах плещутся рыбки с зеркальной чешуей.
— Конечно, - кивает Дори и тихо фыркает.
— Я… я буду внизу.
— Постараюсь недолго, - отвечает девушка, улыбнувшись и склонив голову вбок. Из нее вышла бы неплохая кошечка, слишком уж часто Медоуз наклоняла голову то к одному плечу, то к другому при разговоре.

Ей становится гораздо лучше после душа. Ни следа того, что с ней что-то произошло, и от этого она может дышать глубже. Доркас не сушит волосы – никогда не сушит – просто взбивает иx кончиками пальцев, стряхивая капельки воды с прядей; переодевается в одежду Дака и замирает. Прикрыв глаза, она подтягивает ворот свитера к носу и просто дышит; ей кажется, что она перенеслась во времени назад, когда она могла позволить себе уткнуться носом Нэвусу в шею и вдыхать такой его запах. Каждый человек пахнет собой, в первую очередь, и только потом всем остальным, и девушке кажется, словно и не было этих шести лет. А может, ей это все приснилось? Может, они уже давно живут вместе? Дак ворчит на нее, что она вырывает из его рук книги, но ее поцелуй в вперемешку с тихим смехом помогает ей вымолить прощение; Дори пьет сок каждое утро, но никак не может заполучить последний глоток в стакане; он читает ей вслух пьесы, а она готовит ужины; она играет с акварельным цветом, слушая его волшебную музыку. Дак научился быть крайне пунктуальным и приходит в Исследовательский Центр за 7 минут до начала рабочего дня. Доркас, наоборот, никак не может перестать опаздывать на 2-3 минуты в Аврорат.

[audio]http://pleer.com/tracks/131902290vd5[/audio]

Она открывает глаза и видит, что здесь нет ни единой ее вещи, а значит, ей не приснились эти шесть лет. В свое время он действительно уехал и не вернулся, она – осталась и ждала его каждый день, зная, что ждать бессмысленно. Дори смотрит на себя в зеркало и пытается улыбнуться – ей это удается; девушка усмехается, оценивая свой внешний вид. Закатав рукава свитера, чтобы не утонуть в нем хотя бы руками, она посильнее затягивает веревочку на пижамных штанах, чтобы не потерять их по дороге, и подворачивает штанины, боясь наступить на них, идя по лестнице.
Едва открыв дверь, она натыкается на Квентина. Радостно улыбнувшись, берет кота на руки и целует за ухом – сын ее Мишель был таким же рыжим, как она, но со стоячими ушами. Они спускаются по лестнице обратно в гостиную: Дори гладит Квентина за ухом, а тот довольно мурчит ей в ответ, и девушке снова кажется, что ей приснились те шесть лет, - когда этот ночной кошмар закончится, и она сможет открыть глаза?
– Теперь лучше? – Нэвус кидает ей плед на плечи, но тут же убирает руки. Что-то заставляет Доркас смотреть на него, не отрываясь, - этого она себе раньше не позволяла. От нее не ускользает тот факт, что Дак, ожидая ее, едва не заснул; сейчас он похож на того себя, которого злая Додо затащила в автобус до старого замка. Она замечает еще, что улыбка его была какой-то слабой, но решает не обращать на это внимания.
— Гораздо. Просто прекрасно, на самом деле. Нэвус Дакворт, вы прямо-таки спасли мне жизнь, - она улыбается, подходя к софе, а затем поворачивается к нему, - дважды за эти сутки.
Медоуз садится на софу и опускает Квентина на пол; к удивлению своему и, наверное, к удивлению Дака, она берет кусочек пирога и чашку чая, остывшего как раз до нужной температуры, и с удовольствием откусывает.
— Видишь, как мне хорошо? Я по-настоящему ем. Если будешь так делать, наберу несколько фунтов, - и будешь знать, - ей так легко и так хорошо, и она не может остановить себя, она все говорит и говорит, хотя, конечно же, ей бы хотелось уже помолчать, отдав приоритет прикосновениям губ к теплой коже. — Я так сильно тебя шокировала, что ты не садишься рядом? Давай, а то что это я, как музейный экспонат.
Дори, разделавшись с куском пирога, запивает все чаем и снимает с плеч плед: ей и без того очень тепло; то ли дело в теплом свитере, то ли в огне в камине, но она бы поставила скорее на Дака, сидящего рядом с ней. С ее лица внезапно сходит улыбка, и девушка боится смотреть на своего любимого, боясь реакции на те слова, что слетают с ее языка.
— Дак, я хочу извиниться перед тобой еще раз. За то, что было в Мунго. Нет, ты послушай! – вздыхает Доркас. — Я же чувствую, что ты собрался открыть рот, чтобы что-то сказать. Послушай… Я так ужасно повела себя в тот день, мне стыдно до сих пор, но я.. я скорее хочу, чтобы ты понял, почему я была так зла, почему я кричала, вместо того, чтобы просто.. чтобы просто быть, - она сглатывает и продолжает. — Я ждала тебя, а когда ты не появился, ноги сами меня к Мунго понесли, и я молилась, что все это лишь страхи, не более того, но услышав номер этажа после твоего имени, я.. словно что-то оборвалось, и это, знаешь, такой звон в ушах, словно где-то внутри дергают язычок колокола. Я многих потеряла, Дак. Они не просто ушли – на их счастливую жизнь в мире живых нет смысла рассчитывать, и если бы.. если бы ты от меня ушел именно так, я бы… ох, Бог мой. Знаешь про лебедей? – девушка тут же винит себя за сказанное, уж слишком оно могло выдать ее, поэтому поднимает голову и смотрит на Нэвуса, нахмурившись. — Я должна была поддержать тебя, навещать тебя каждый день, приносить тебе сок и читать вслух, сидя в кресле напротив, а я просто чувствовала, как что-то рвется, и не могла терпеть. Это не было злостью, это было моей болью за тебя, и я первый раз в жизни не нашла в себе сил терпеть. И то, что я потом тебе не отвечала… Господи, Дак, прости меня, пожалуйста, я не знаю, откуда во мне было столько глупости. Спасибо, что нашел меня после всего этого, - несмотря на влажный взгляд, Доркас улыбается Даку, и в этой улыбке нет ничего поддельного.
— А если серьезно, то нам надо ложиться спать, - Дори прикусывает губу. — Ну, то есть, ты иди спать, а я останусь здесь с внуком. С Квентином, - уточняет она, тихо смеясь. Нэвус возражает ей, на что она вновь наклоняет вбок голову, изогнув при этом скептически бровь. — Дак, знаешь, у тебя, безусловно, очень сексуальные синяки под глазами, но я все же настаиваю на том, чтобы ты пошел спать. У меня были тяжелые почти сутки, но у тебя была не менее тяжелая ночь. Ты и так сделал для меня очень много. Больше, чем ты можешь представить, правда.
Доркас делает еще один глоток чая и, копируя жест самого молодого мужчины, прячет свою усмешку за чашкой, слушая ответ. Думает, прежде чем сказать. И решается.
— Время летит… а ты все так же мой рыцарь, - смотрит на Дака и кивает. — Тогда я предлагаю вам сделку, сэр, - убирает чашку на стол подальше от края; набирается смелости и думает, что это для нее это будет чем-то невероятным, а для него – ерундой. — Ты остаешься здесь и можешь не спать, в то время как я тоже остаюсь здесь, засыпая при этом под твоим прекрасным пледом. Но вместе с тем, - Дори прокашлялась, - ты ложишься прямо здесь, на эту самую софу, рядом со мной. Идет?..

— Идет, - отвечает Дак, вздохнув. Как бы он ни старался улыбнуться, этот вздох прозвучал для Дори как-то… тяжело. Бог мой, неужели ему так сильно не хочется делать этого? Доркас шутливо фыркает:
   — Не бойся, я тебя не съем. Знаешь что, Дак. Я предлагала тебе уйти. Я предлагала тебе оставить меня и даже отправить домой. Так что я полностью снимаю с себя любую ответственность за то, что ты, возможно, делаешь то, что не хочешь. За то, что ты делаешь то, что сделать тебе тяжело.
   Потому что мне, знаешь ли, тоже не просто.
   Доркас встает и снова ложится; Нэвус ложится рядом с ней, а потом через какое-то время просит поделиться пледом. Теперь они почти так же близко, как в далеком семьдесят третьем, и девушка еле сдерживается, чтобы не накрыть себя и Дака пледом с головой, спрятавшись от всех существующих и несуществующих, от всего мира, от любых запретов, которые она сама себе установила, от каждого обстоятельства, что мешает ей быть счастливой.
   Свет от пламени в камине ласково целует Дака в скулы и виски, перебирает волосы и поглаживает по плечу; Дори лежит и молчит, и боится пошевелиться, и улыбается, почти не растягивая губы, так, как умеет только она. Взгляд Нэвуса гипнотизирует – еще немного, и девушка забудет, что нужно делать, чтобы дышать. Она не вздрагивает, когда он заправляет ей прядь волос за ухо; только нестерпимо хочется повернуть голову и поцеловать любимое запястье, проверив губами пульс, будто бы просто удостоверившись в том, что реально, а что нет, а на самом деле – попросить его задержаться, остановить вот эту самую секунду, именно эту, в которой его рука касается ее лица, в которой поворачивается древний ржавый ключ в замочной скважине огромной клетки, что стала домом для последнего маврикийского дронта. Маврикийский дронт спит в своей тюрьме стоя, роняя на каменный пол крупные слезы, а из ее спины капает вязкая бордовая кровь – так бывает, когда птице отрезают крылья, да только зачем лишать их той, что и так не способна летать.
[audio]http://pleer.com/tracks/13475470D9w4[/audio]
   Доркас вздрагивает лишь тогда, когда видит слезы. Его слезы. О мой Бог, что произошло, мой отважный рыцарь? А затем еще – когда Дак садится и смотрит на нее; смотрит и вновь гипнотизирует – девушка садится вслед за ним, откидывая плед, и вглядывается в лицо человека, без которого весь ее мир будет пустым. Любимый, как сильно ты устал носить свои латы? Насколько тяжела герса ворот твоего древнего замка, от которого ты когда-то давно дал мне ключ? Милый, если бы только позволил мне поднять ее – я не обратила бы внимания на то, как острые детали пронзают насквозь мои ладони, - если бы ты только разрешил мне…
   — Я люблю тебя.
   Дори как раз собиралась спросить, что случилось, но вопрос повис в воздухе, заставив девушку сидеть с приоткрытым ртом и дышать так тихо, как только можно, - а может, и вовсе не дышать. И неизвестно, что именно выбило почву у нее из-под ног: то, что Нэвус сказал эти слова ей, или то, что именно она стала той, которой он смог это сказать, - с одной стороны, это совершенно одно и то же, но если смотреть глубже…
   Дак плачет и объясняет ей, почему он сказал это; пытается перестать плакать и извиняется за те слова, что только что произнес. Дори смотрит на него и не может поверить в происходящее. Зачем ты это говоришь? Ты сейчас говоришь мне о том, что мы потеряли шесть лет той жизни, в которой каждый мог бы быть счастлив? Неужели ты… нет, этого не может быть. Этого просто не может быть. Почему ты не сказал мне сразу, почему…
   — …и когда мы снова увиделись, ты была с ним, и я…
   Ох, Боже мой, теперь все ясно, - но неужели, неужели ты не видел меня в то Рождество, неужели ты не заметил, что я _не_ такая_, неужели ты… Впрочем, разве я что-то замечала? В нашей истории нет других дураков, кроме нас с тобой. Нэвус продолжает извиняться, перемежая каждое «прости» с поцелуем, что приходится на ее руку. Доркас едва заметно качает головой и понимает, что надо что-то делать, пока не стало совсем поздно.
   — Дак, - тихо начинает она; Дори почти шепчет, но верит, что он ее услышит. В голове возникает очень разумная мысль говорить, не используя двусмысленных фраз, потому что если, не дай Бог, он поймет ее не так, это будет совместным падением в пропасть. — Дак… замолчи, пожалуйста… замолчи, любимый.
   Это слово дает ей сил. Доркас чувствует, как в ней поднимается волна, что никогда не даст ей сдаться или упасть. Сейчас у птицы Додо есть только одна цель – осушить море слез, выйдя из клетки. Дори ласково касается свободной рукой щеки Нэвуса, приподнимая его голову так, чтобы можно было смотреть прямо в глаза. Понимая, каким взглядом она смотрит на него сейчас, девушка просит:
   — Посмотри на меня, - она сама не понимает, как и почему льются слезы; она плачет просто бесконтрольно, не от боли и страха, а от того, что кто-то перерезает лозу на ее груди, и острые шипы выходят из кожи, позволяя свободно дышать. — Посмотри и увидь меня.
   Больше всего на свете сейчас ей хочется даже не поцеловать его, вспомнив вкус его губ, ощутив остроту скулы или жар шеи; она желает лишь того, чтобы Нэвус перестал сомневаться, чтобы его слезы остановились, чтобы он просто… просто поверил в то, что она теперь никуда не уйдет. Никогда не уйдет. Дори слабо улыбается и придвигается к Даку ближе; поворачивает голову и кладет ее ему на грудь, прислоняясь ухом к сердцу – оно и правда бьется по-птичьи быстро, и Доркас понимает, что с ней происходит то же самое, - свободную руку она убирает от его лица и, легко скользнув под локоть Дака, обнимает мужчину за талию. Пытается дышать спокойно. Возьми от меня моего спокойствия, милый, возьми от меня все, что тебе нужно, чтобы ты был счастлив. Забери все – не оставляй мне ничего; если оно будет твоим, оно будет и моим; в этом мире не было, нет и никогда не будет тебя и меня, есть только мы, мы, мы, мы… люблю, люблю, люблю.
   — Как же хорошо, что ты все испортил. Как же это замечательно, прекрасно, великолепно… - девушка улыбается и думает, что это, наверное, можно почувствовать. — А если тебе и есть за что просить прощения, так только за то, что ты заставил ждать нас шесть лет… Робин Дак.
   Она просто не может, просто не может говорить уже знакомыми им обоим фразами и не употреблять никаких смешных детских прозвищ, что они дали друг другу, когда только узнавали, что такое любовь. Кто бы мог подумать, что эта любовь сможет противостоять времени? Доркас знала, она знала, что всегда будет любить того, кто стал ей больше, чем просто первой школьной любовью, кто стал ей семьей даже задолго до первого поцелуя; но она не могла и представить, что действительно испытает счастье взаимной любви.
   Додо отрывается от него, потому что ей крайне необходимо видеть лицо Дака в следующие несколько секунд, и смотрит так, как всегда на него смотрела, да только в последние годы старательно скрывала взгляд.
   — Дак, - начинает она, - Нэвус, - Дори знает, что мужчина не любит свое имя с самого детства, но как же ей хочется, чтобы он понял простую вещь – у него замечательное имя, он весь, целиком, полностью замечателен и прекрасен, и Доркас Медоуз сделает все, чтобы он понял, как любит это «Нэвус» - достаточно лишь произносить его так, как произносит девушка: нежно пропевая первый слог, целовать губами строгую «в», ласкать языком окончание… — Не проходило ни дня, чтобы я не любила тебя. Господи, как прекрасно это говорить!... – я люблю тебя. Люблю тебя каждый день, каждый вечер и каждую ночь, люблю тебя каждую минуту, каждую секунду, в которую делаю вдох и в которую делаю выдох.. где бы ты ни был, с кем бы ты ни был, каким бы ты ни был – я люблю тебя. И я никого другого, - добавляет она, - никого другого никогда не любила. Ты для меня один во всем мире, - приподнимается и целует его веки, собирая остатки слез. — Только поверь мне… Я прошу тебя только об одном – верить мне.
   Доркас садится обратно и тихо смотрит на Дака – все это время она не отпускает его руки, а сейчас и вовсе сжимает крепко-крепко, тем самым говоря «что бы ни случилось, я с тобой». А потом она не выдерживает и все-таки говорит что-то совсем неуместное:
   — От кого же мы в Хогвартсе заразились идиотизмом так, что болезнь со страшной силой прогрессирует? Сначала десять дней, затем – шесть лет… Дак, нам определенно надо держаться вместе, пока не стало совсем плохо. Ты… не против? – позволяет себе легко улыбнуться и чуть склонить голову набок. Вспоминает, как давным-давно Нэвусу необходимо было, чтобы Дори выполнила такую простую просьбу, потому как без этого ему трудно было бы понять, что реально, а что – нет. Она имеет на это право. Черт возьми, Доркас Медоуз имеет полное право на Нэвуса Дакворта, он – любит ее, он – с ней, он – ее. Весь. Полностью. Навсегда.
   — Поцелуй меня, - просит птица Додо, становясь серьезной, но не строгой. — Пожалуйста.
И будь я – пустынным путником,
А ты колодцем с рудниковой водицей,
Я б ни под просто так, да ни под деньги не пробовал спорить,
Ведь мне тобой никогда не напиться,
Пусть даже тебя будет море.
   Кажется, все эти шесть лет Дори не вдыхала свежего воздуха, не пила чистой воды, не видела солнечного света. У маврикийского дронта, вышедшего из клетки, мгновенно зарастают раны и оттуда прорастают крылья.
   И с этими крыльями – дронт сможет летать.
   Поцелуи смешиваются со счастливой улыбкой, с тихим шепотом «как я скучала по тебе», «скучала по тебе, что мой», «ты – мой», «никому, никогда, ни за что больше»; с прерывистым дыханием, с кончиками пальцев, скользящих в волосах, с ладонью, сжимающей плечо – нежно, но вместе с тем как бы говоря «мы, мы, мы, мы, мы»…
   Доркас отрывается от губ Дака, не прекращая обнимать его; она не открывает глаза, не облизнув нижнюю губу, словно только что пробовала самый изысканный в мире деликатес, - да так оно и было. А затем она открывает глаза, и темно-синий океан встречается с тягучим медом и горячей карамелью; девушка невольно приоткрывает рот и ловит себя на мысли, что дышит очень тяжело, словно… Словно дракон вырывается из меня и дышит жаром мне прямо в спину. Ей не нужно говорить «я хочу тебя», чтобы он понял это, - по крайней мере, Дори на это надеется. Кто, если не она, знает такие секреты? Кому, как не ее дракону, разбудить драконью сущность в Нэвусе Дакворте? Девушка нежно целует его в щеку. Затем – в висок. Опускается на скулу. Чуть ближе – и целует под мочкой уха. Касается губами шеи. Замирает.
   — Я хочу проверить кое-что…
   Спускается еще чуть ниже и – как шесть лет назад, но уже умело, уже зная, на что она способна; и едва коснувшись кончиком языка, и нежно оттянув зубами кожу – целует Дака в ямочку между шеей и подбородком, открывая проход в подземелье дракона.

Отредактировано Dorcas Meadowes (09-03-2016 04:16:18)